Оливье - друг человека - [6]

— Быстрее всего было бы попробовать научить еще одну собаку. И обобщить опыт. К тому же в двух собак поверят вдвое быстрее. Две собаки вдвое очевиднее.

— А где я тебе возьму вторую собаку? Ведь на шавку ты не согласишься? Дима искоса, с лукавой издевкой взглядывал на Оливье, но тот отвечал серьезно и утвердительно:

— Да, на шавку я не соглашусь. Только догессу с хорошей родословной — надо думать и о потомстве!

— То-то, что надо… А сколько она стоит, твоя догесса, знаешь?

— Должно быть, немало… — И на этом их беседа заходила в неизменный тупик — денег не было, и взять их было негде. Пару раз с отчаяния Дима пробовал сходить на бега, но, проиграв оба раза по двадцать пять рублей, окончательно убедился, что везение потому и везение, что неповторимо, и об ипподроме думать перестал, предложение же Оливье облаивать или даже хватать за ноги неугодных лошадей, дабы те сбивались и не мешали угодным, замахав руками, отверг, как чреватое и нереальное.

Вот в таких вот занятиях и проскочили два месяца, отделяющие первые слова Оливье от тех слов: «Я имею в виду…», какими он начал, когда мы его прервали. Сказал же он:

— Я имею в виду, куда он их денет.

— А вот черт его знает, — отозвался Дима, — если вовремя не конфискуют, то, может, так они у него и сгниют в кубышке! — Судьба этих денег расстроила его чуть не до слез.

— Почему же тогда их у него не отнимут? — резонно спросил Оливье.

— Да, видать, некому, — пожал плечами Дима, — впрочем, не все еще потеряно, может, успеют конфисковать…

— А что для нее нужно, для конфискации?

— Ну, во-первых, чтобы он попался. А потом решение суда…

— Такой попадется, жди… — усомнился Оливье.

— Думаешь, нет? — в тоне Димы была безнадежность. — А между тем нам бы с тобой этих денег, а, Олька? — Дима оживился. — Машину бы купили, чтобы ездить, — Дима закинул ногу на ногу и обхватил колено, — машинок бы пишущих, сразу школу для вас, неучей, организовали бы, а дальше уж вы сами — какая сенсация, а? Это ведь не просто говорящий пес, необъяснимый феномен природы, от которого, ты уж извини, больше цирком попахивает… И ты, как уже было оговорено, Директор Первой Школы Собачьего Пробуждения. Уж тут тебе скучать и унывать не пришлось бы, не то что сейчас ты что-то нос повесил. — Дима погладил собаке уши и потрепал ее по горлу. — Тут у тебя дел бы хватало комиссии принимать, на звонки из районо отвечать, неразумных щенков видом своим пугать да еще на преподавателей давить, чтобы не портили пресловутый процент успеваемости… И разве только это?.. — Действительно, далеко не только это представилось сейчас Диме. Впрочем, стоит ли пересказывать, о чем он вдруг замечтался? Разве каждый из нас не может с легкостью и удовольствием представить, куда он денет громадные деньги? Словом: «Эх, мне бы миллион!»… Могу только вас уверить, что фантазия у Димы работала ничуть не хуже, чем у любого из нас, и ассортимент всяческих представляемых удовольствий никому не показался бы скудным и убогим.

— Представляешь, Олька, — заговорил между тем Дима, все больше при этом вдохновляясь, — сколько ходит по земле всяческих изобретателей, не гениев, гении — те всегда пробьются, а просто талантливых, и вот изобрел этот талантливый что-то очень полезное, мелкое, правда, такое, о чем ни один гений и задумываться бы не стал, но полезное все же, а ему каких-нибудь ста рублей не хватает, чтобы хоть модельку-то аппаратика-то своего соорудить, а то ведь не верят ему, вот не верят, и все… Он, может, в институтах не обучался, он, может, в интегралах этого всего представить не умеет, вот ему и не верят… А у другого заболел кто-то, лекарства дорогие нужны, редкие, а у третьего… У третьего, может, свадьбу сыграть не на что… — Дима задумался, и тишину прервал Оливье:

— Это мне как раз свадьбу сыграть не на что.

— Как то есть? — не сразу среагировал Дима.

— Точнее сказать, не на что невесту купить!

Дима хмыкнул.

— Впрочем, — продолжил Оливье, — моя-то беда поправимая. Ты продаешь меня этому Якову, получаешь деньги, покупаешь мне невесту, а потом я от Якова сбегу.

— А он придет требовать тебя судом. Увы, для закона ты — вещь.

— А на суде я продемонстрирую наличие у меня сознания и свободы воли, после чего сделка станет незаконной, и он меня не получит.

— Вот-вот! Тебя-то он не получит, он деньги свои назад получит, а я получу пару лет за мошенничество.

— Тогда я, перед тем как сбежать, перегрызу ему глотку.

— Этого еще не хватало! — Дима вскочил с дивана. — Тогда ведь тебя…

— А кто будет знать, что я — это я? У меня что, паспорт есть? Или отпечатки пальцев?

— Паспорт у тебя как раз есть, и без паспорта он тебя не возьмет, так что и тебя возьмут, голубчика, и со мною вместе…

— Однако! А чего мне стоит прихватить с собой и паспорт, и даже твою расписку в получении денег, если он ее с тебя вытребует?

— Прихватишь у него! Да он их так запрячет…

— А я подсмотрю!

— У такого подсмотришь!

— Ты нет. Я да.

— Ага, глазастый какой… Небось догадается Яков меры-то принять, предосторожности…

— От кого меры, от меня? От собаки?

«Вот это да!» — осенило Диму.

Ни Яков, ни кто другой ничего от пса Оливье прятать не станет. И Оливье, который давно уже не пес, легко и нежно, именно легко и нежно, добудет это, тщательно от людей скрываемое, и принесет его сюда, к Диме. Непременно принесет! И Дима заговорил вслух: