Ольховая аллея - [15]

Но фрау Августа вовсе не выглядела больной. На ней была, как всегда, ослепительной белизны блузка, а складки суконной юбки располагались аккуратно, как на манекене.

— Слава богу, вы здоровы! — искренне обрадовалась Клара.

— Спасибо, Клара! Я здорова, но очень огорчена, — проговорила фрау Августа, хотя вовсе не собиралась начинать с ходу, а хотела прежде расспросить Клару, почему-то уверенная, что она по собственному почину покается во всем.

Наступило мгновение, когда сладкая уверенность в этом наполнила душу фрау Августы: Клара порывисто бросилась к ней, взяла ее руки в свои — горячие и крепкие.

— Боже мой, вы совсем озябли! Сейчас я сварю вам кофе!

И фрау Августа позволила это сделать, расслабленно и нежно думая о том, что молодость есть молодость, а Клара импульсивна и доверчива — натура своеобразная, мягкая, поддающаяся даже легкому давлению…

Фрау Шмидт забыла — что даже странно для педагога, — какую твердость обретает алмаз под давлением пород. Может быть, она просто не чувствовала силы давления, уже ощущаемой Кларой. Это были силы новой эпохи, эпохи, которая спешила не на всех парусах и даже не на всех парах, а на скоростях, определяемых уже не образным выражением, а только сложными математическими формулами.

Эта эпоха еще не наступила, она была на подходе.

Фрау Шмидт ни о чем таком не думала; она просто наслаждалась тем, что Клара осталась такой же, как была. Она не подстригла волосы, по-прежнему скромно и женственно закладывала их за уши, не сунула в рот папиросу и даже не укоротила юбку, хотя бы на ширину ленты со щеточкой…

И в это именно мгновение фрау Шмидт подумала было, что не стоит и поднимать разговор. Но она тут же пристыдила себя: «Надо мужественно идти навстречу невзгодам жизни».

«Невзгоды жизни» тоже были из катехизиса фрау Шмидт.

И она спросила, не колеблясь больше, справедливы ли слухи о том, что Клара посещает собрания социал-демократов?

Фрау Шмидт не добавила ни одного определения из вертевшихся у нее на языке. Слова «партия цареубийц» или «разбойники с большой дороги» не были произнесены. Но тут же со всей своей педагогической проницательностью она увидела, что, если бы они и были произнесены, это ничего бы не изменило…

В лице Клары проступило то волевое, даже упрямое выражение, которое ее наставница всегда ценила, когда оно было обращено на «добрые дела» — решение трудной задачи или конструкцию сочинения. Сейчас дело было недоброе и опасное. «Клара, дитя мое, признайся во всем и отбрось это!» — произнесла директриса мысленно, как заклинание.

— Да, — ответила Клара после паузы и посмотрела на фрау Августу прямым взглядом своих несколько широко расставленных глаз.

— И это не случайно? Ты сознательно идешь вместе с этими?.. — что-то мешало фрау Шмидт точно квалифицировать новых друзей Клары.

— Да, — ответила Клара.

— И ты отдаешь себе отчет в том, что это разрыв со всем, что тебе было дорого в течение многих лет?

— Да, — ответила Клара, не опуская глаз.

— Тогда… тогда это означает полный разрыв со мной… ist daß Tischtuch zwischen uns zerschnitten! — сказала наставница. Она специально употребила этот старинный немецкий идиом, буквально: «Скатерть между нами разрезана!».

Все произошло так быстро, словно было решено заранее. Каждый из дуэлянтов удалился, зажимая нанесенную ему рану, унося память о прекрасной дружбе наставницы и ученицы.

Через двадцать четыре года Клара, стоя у могилы Августы Шмидт, почтит ее память словами уважения и признательности. Это вовсе не будет означать, что Клара осудила какой-то шаг своей юности. Ни в коем случае! Просто сложность жизни с годами уясняется полнее! А Клара в пору своей зрелости понимала эту сложность так, как понимали ее самые передовые умы времени…

Разрыв с женщиной, которой семья была обязана столь многим, вызвал домашнюю грозу. Мать в отчаянии и гневе обрушила на Клару все, что молчаливо копила в себе до поры: все обвинения, все шепоты, шушуканья и сплетни, все намеки и уколы — все, подобранное во дворах и на улице, в кафе и церкви, у тележки зеленщика и развалов всевозможных дешевых товаров.

Где было матери понять, что происходит! Этого не поняла даже глубоко просвещенная директриса со всем своим либерализмом! Клара была глубоко оскорблена: как ее мать приняла на веру грязные сплетни? Мать требует, чтобы Клара извинилась перед фрау Шмидт. Извиниться? За что? С упрямо сжатыми губами Клара оставила родной дом.

Она оставила его, зная, что не вернется сюда никогда, что бы ни ждало ее в будущем. Но надолго сохранила в памяти разгневанное лицо матери, плачущих сестренку и брата и тот вечер в доме на Мошелесштрассе, когда родители сидели за круглым столом в розовом свете лампы, умиротворенные и счастливые тем, что перед Кларой «открылась дверь»…

Клара шла навстречу битвам и бедам, навстречу своей любви. Навстречу новым опасным временам.

Для того чтобы отдаться делу, которое Клара признала смыслом своей жизни, надо было прежде всего иметь крышу над головой, понимая это не только буквально, но и в переносном смысле.

Семейство Гогенлоэ, в котором Клара получила место приходящей домашней учительницы, было слишком аристократичным, чтобы подбирать городские сплетни, и слишком «особняком стоящим», чтобы эти сплетни доплескивались до стильных чугунных ворот виллы Гогенлоэ.