– А ну на место! – закричал Огоньков. – Куклы самовольные!
Ольга сразу остановилась и тут же заплакала. Слёзы брызнули из неё, словно вода из той переполненной лейки.
Она совершенно не знала, что ей делать!.. Нет, она не испугалась. Но так обидно было! Хорошо бы, как Светлана: дать этому Огонькову как следует, перекричать его!..
Но не каждый умеет так ловко кричать. И главное, не каждому это по вкусу. Да и старика ботаники жалко. Вернее, жалко с ним не подружиться. Да и Огоньков – она же сама к нему в октябрята напросилась. А назвался груздем – полезай в кузов. Так часто мама ей говорила, когда у них получался какой-нибудь спор…
– Ты, девочка, не уходи, – мягко сказал старик. – Это всё нечаянно вышло. Ну, Геня, верно?
Огоньков молча дёрнул плечом. При этом он глядел в окно. Ольга вынула платок, тихо посморкалась. Потом она подняла с полу пуговицу, положила ее на стол перед Огоньковым.
– Давайте о растениях позаботимся, – сказал старик. – Они ведь не виноваты, что мы ссоримся, верно?
– Как тебя хоть зовут-то? – спросил Огоньков и положил пуговицу в карман.
– Ольга.
– А меня Гена, а деда моего – Борис Платоныч.
Так началось их очень долгое знакомство…
* * *
Домой Ольга пришла в половине четвёртого. Хорошо, что в квартире пусто!..
Суп был ещё тёплый. Мама недавно ушла на фабрику – во вторую смену. А картошку с котлетой Ольга поставила на газ. Но ждать ей было невтерпёж. Картошка разогревалась, и Ольга ела её, стоя прямо над плитой.
В обычном обеде сначала бывает горячо, а потом остывает. А здесь сначала холодное было, а последние кусочки Ольга, как раскалённые камешки, глотала. Потом наконец додумалась: газ-то можно выключить, раз горячо!.. Да уж поздно было – почти всё съедено.
Ольга быстро жевала свою котлету с картошкой, а сама думала про Бориса Платоныча и Генку Огонькова.
…Старик разводил в банках разные соли – минеральные удобрения, а Генка и Ольга поливали цветы… растения. Какое Борис Платоныч скажет, такое они и поливают. Потому что каждому растению нужна своя еда. Не станешь же картошку сеном кормить, а лошадь, например, зайцами… Это старик ботаники такой весёлый пример привёл!
– Ты не смейся, не смейся, – важно сказал ей тогда Генка. – Они его знаешь как слушаются!
– Кто?
– Все растения. Они к его дню рождения знаешь как зацветут!.. Я тебе честно говорю.
Старик ботаники улыбнулся и покачал головой:
– Нет, они не слушаются. Они просто понимают, что я им говорю.
– Как же так вы им говорите?
– А вот видишь, у меня переводчики: лейка, вода, удобрения, ножницы, тяпочка… – Он помолчал раздумчиво и потом добавил: –А вообще, девочка, они и слова наши понимают… Это удивительно, но факт!..
И ещё Ольге неприятное запомнилось. Когда они выходили… когда они уже вышли из школы, какой-то парень в жёлтой рубахе и джинсах крикнул:
– Эй, Огонёк, поди сюда!
Генка посмотрел на него:
– Перебьёшься!.. А будешь один, я с тобой потолкую, понял?
– Ничего, мы завтра… – пропел парень, стоящий рядом с жёлтой рубахой. Всего их было четверо.
– Это Семаков, да? – спросил старик ботаники. – Из седьмого «В»?.. А других я что-то не знаю…
– Бить меня собрались! – зло усмехнулся Огоньков.
– Геня, Геня! Ну зачем тебе это?! Несерьёзно, недостойно!
– Ладно, дед! Занимайся ты своими кактусами, понял?
Ольга посмотрела на Бориса Платоныча. Опять у него было растерянное лицо, как тогда, на лестнице…
Генка сердито плюнул и быстро-быстро пошёл вперёд. Ольге как-то стало неловко идти одной со стариком ботаники. Борис Платоныч будто догадался об этом и сказал:
– Ну, до свидания, Оля. Спасибо тебе за помощь хорошую.
И сразу повернул направо в улицу…
* * *
Наутро в школе появилась «Молния». Хотя она всегда про старшеклассников бывает, Ольга всё-таки остановилась посмотреть. Нарисован был мальчишка со зверской физиономией. Он стрелял из рогатки. А напротив стекло, уже разбитое. И подпись в стихах:
Сердце у Ольги неприятно забилось. Она хотела поскорее уйти от стенгазеты, как будто боялась, что кто-нибудь увидит её здесь и станет смеяться. Обернулась – и правда, как назло, Светлана стояла рядом!
– Хорошо, что мы от него ушли, да? А то бы сейчас краснели. Придурошный какой-то! – Светлана жевала домашний пирожок. Ей-то было всё равно…
– Я от него не уходила! – сказала Ольга.
– Ты что?! – Светлана махнула своим пирожком, из него даже рис посыпался. – Ты что, дурочка, Олька?
– Не Олька, а Ольга!.. И раз я обещала быть его октябрёнком, то буду. А бросать вожатых – так тоже нечестно!
Ольга минуту назад ничего такого говорить не собиралась. И ссориться не собиралась. Но сейчас вдруг всё само получилось. А Светлана опять махнула своим пирогом. На этот раз из него выпал кусок варёного яйца.
– Подумаешь! – сощурила она злые зелёные глаза. – Подумаешь, раскричалась здесь, расфуфырилась!..
– Не раскричалась, а правильно!
– А я-то ей хотела вещь одну сказать. Теперь уж фигушки! Хоть сто раз проси!
– А мне и не надо!
– А я и не скажу, ни за что! Понятно?
Ольга отвернулась.
* * *
С той поры дела у неё пошли вдруг нескладно… Нет, училась-то она по-прежнему: то «три», то «четыре», а то и «пять»… Но во всей другой школьной жизни её начали потихонечку оттирать, проходить мимо неё, словно бы не замечая.