Ольга Орг - [6]

Ольга вспылила:

— С тобой, может быть!..

— А почему же не с тобой?..

— Потому что, потому что…

Ольга подыскивала слова, все больше волнуясь и удивляясь своему раздражению.

— Потому что он любит меня!

— Что?

Лена остановилась, с любопытством глядя на подругу.

Ольга сама испугалась своих слов, но они не показались ей дикими. Произнеся их, она поверила им, как будто кто-то другой прошептал ей это на ухо.

— Да, да, да, любить, любить… Я знаю, и ты не возражай! Слышишь? Не смей спорить…

Лена молчала, сбитая с толку, ничего не понимающая, раскрывая свои большие — плошками — черные глаза.

— И не иди со мною, оставь меня одну!.. Одну!..

Она повернулась спиною к подруге и побежала, скользя по мокрому снегу.

Мысли ее путались, ей было все равно куда идти, лишь бы остаться одной. Ей казалось, что кто-то посторонний, шепнувший ей ее самонадеянные слова, теперь не оставляет ее, владеет ею. Ей страшно было, но она не могла бороться.

Пусть, пусть… Почему бы и не так. Отчего бы ей и не поверить в необычайное?

Она снова была на мосту, под которым на реке блестел ледяной круг катка и играла музыка.

И вдруг у нее в глазах навернулись слезы. Она почувствовала, что слабеет, и, обессиленная, наклонилась над перилами моста. Она не знала и теперь, что с нею, но ей стало невыразимо хорошо; сердце ее сжималось от теплоты и счастья. Она не находила слов своему чувству, оно не было похоже ни на какое другое чувство, испытанное ею раньше, и опять, как тогда, когда она впервые увидела глаза незнакомца, она потеряла себя, свое лицо, забыла любовь к себе, любование собою. Было только одно большое радостное светлое счастье.

Она несколько раз пережила сызнова свою встречу с незнакомцем. Ей ничуть не было досадно, что он так и не сказал ей ни слова. Ей ничего не нужно было, ничего…

VII

Как ей были противны теперь все поцелуи, полученные и отданные ею! Как она могла радоваться им раньше? Краденый поцелуй Владека Ширвинского в их темном коридоре. Он встретился с нею там, выходя из комнаты ее брата, схватил ее за руки и поцеловал в губы. Он никогда раньше не говорил с нею, а тут вдруг у нее закружилась голова от его поцелуя, и она тоже поцеловала его, а потом они кинулись в разные стороны, потому что скрипнула дверь и раздался голос Аркадия.

Она заперлась тогда и спрашивала себя, не любовь ли это, потому что глаза ее потемнели и она не могла смотреть на себя в зеркало. Все ее тело горело, и ей хотелось пить. Но потом, встречаясь с Ширвинским снова, она всегда с дрожью думала о его поцелуях, которыми он ее дарил всякий раз и которых она боялась, но которым не могла противиться, непрестанно спрашивая себя, не любовь ли это.

Но там не было счастья. Нет, там его не было.

В прошлом году ее целовал Мравин-Севский — драматический актер, «адски интересный», первый любовник, как его называли все семи- и восьмиклассницы, сходящие по нему с ума. Каждая старалась заслужить его расположение, и это расположение заслужила она, Ольга Орг.

Как она гордилась им перед подругами. Сколько она нажила врагов из-за него. Ее начали считать интриганкой, с ней многие перестали говорить в классе, но она была довольна, потому что самолюбию ее было приятно, что ей завидуют.

Ей было позволено ходить к нему в уборную, пока другие стояли у его дверей.

Он усаживал ее и кормил виноградом.

Она дурачилась, капризничала, требовала, чтобы он становился на колени и так униженно просил о поцелуе.

И, целуя его, она удивлялась тому, что у него такие жесткие, синие щеки.

Он спрашивал ее: «Любишь ли меня?», она, смеясь, отвечала: «Люблю», но ничего не чувствовала, кроме радости, что вот сейчас выйдет от него и встретит завистливые взгляды подруг.

А когда он целовал ее, она смотрела с любопытством в его глаза, загоравшиеся похотливым огнем, но лицо ее оставалось холодным, и, наскучившись этим, она говорила ему: «Ну, довольно».

Он, кажется, не на шутку влюбился в нее, называл «сфинксом», все пытался разгадать ее и так и не разгадал.

Однажды он позвал ее к себе в номер гостиницы. Ей было страшно, но подруги ее сказали ей, что она, конечно, не пойдет, и она пошла.

Он был взволнован, он, по-видимому, на что-то решился. Он сразу же заговорил с нею о своей любви. Целовал ее колени. А она смотрела на него с любопытством, без тени страха. Тогда он поднял ее и отнес на тахту.

Она не противилась. Она неподвижно лежала и смотрела на него. Он припал к ней губами. Долго не отрывался, жадно целуя.

И, почти задушив ее в своих объятиях, пьянея, но все еще боясь за свою свободу и не решаясь, он спросил сдавленным голосом:

— Скажи, ты ведь не девушка?

О, как она смеялась, как она смеялась этому зверю прямо в лицо, совсем холодная и спокойная. Она захлебывалась от хохота.

Недоумевающий, он выпустил ее и сидел смешной с взъерошенными волосами, с галстуком набок, со стеклянными, глупыми глазами.

Она спокойно застегнула кофточку, оделась и ушла.

Когда она рассказала об этом подругам, они не могли понять ее и, кажется, не поверили.

— Ведь он же любил тебя! — говорили они, а Маня Пожарова так та прямо сказала:

— Ты или врешь, или ты просто бесстрастная дура!