Ольга, лесная княгиня - [112]

– А нечего смотреть на племя! – уверенно возразил савар. – Русь – это не племя! Русь – это дружина! Кто с нами – тот и русь!

Все вокруг засмеялись с явным одобрением.

– А это правда! – торопливо заговорил кто-то. – При Олеге Вещем все в одну стаю сбивались. Вот слушайте, я расскажу. Мы сами с Подесенья, Роздамирова волость. И тоже вот: сперва хазарам платили, потом русы пришли. Потом они меж собой воевали. А мы что? Тем дай, этим дай – обеднел народ. И вот приезжают эти, в кольчугах. Высаживаются. Их два десятка, и нас два десятка, только мы – с бабами и чадами, а они – с топорами и мечами. Ну, собрались в обчину, как они велели, старейшины пришли, все мрачные такие, угрюмые. Он спрашивает: чем богаты, мужики? Наши, конечно: нету, дескать, ничего, сами с коры на лебеду перебиваемся. А он так посмотрел на них, потом встает. Наши думают: ну, прощай, белый свет! А он вдруг скидывает с плеч кафтан шелковый на лисах, набрасывает так на плечи деду и говорит: «Ну, коли не было, так будет! Тебе дарю, носи на здоровье! Давай, посиди с нами! Садитесь, мужики». Приобнял и повел за стол. Дед идет – в кафтане новом на плечах, ног не чует. И остальных посадили, пива налили. Разговаривали про жизнь… У Милонежичей и сейчас еще этот кафтан хранится, Милонег до самой смерти один его надевал – на пир по большим праздникам, три раза в год. А как он помер, мне сын рассказывал, прошлой весной они его вместо «божьей сорочки» на Ярилин идол надевали, когда требы приносили…

– Да я тебе точно говорю! – вдруг слева от себя расслышал Бельша сквозь веселый говор. – Она всю дорогу под убрусом ехала, как баба, а сюда вдруг опять с косой пришла!

Бельша насторожился и обернулся.

Толковали Плишка Щербина из дружины «жидов хазарских» и какой-то саварянин, судя по серьге в виде серебряной длинной капли.

– Кто сказал? – горячился Щербина. – Да в дружине Свенельдича все знают. Вон, и Шкуродер со мной слышал, и Бьярки с нами был. Бьярки, эй? Ведь слышал ты? Доброшка сам говорил: она из его рубахи себе убрус по дороге сшила. Стало быть, понадобился убрус! Пятна на подоле прикрыть!

Вокруг захохотали.

– Да вон он, Доброшка! – закричал Шкуродер, савар и давний соратник Плишки по дружбе и службе. За пьянство и вечный разгул их поперли уже не из одной дружины, и сейчас они пристроились у Манара. – Доброшка! Скажи: из твоей рубахи Ингорева невеста себе убрус шила, пока Свенельдича женой была?

– Видать, Свенельдич попробовал, да ему не понравилось! – заржал еще какой-то косорыл на полу у очага, оборванный и вонючий.

О косорыла сын и наследник плесковских князей не собирался марать не только руки, но и обувь. Бельша встал и решительно пробился к Плишке.

– Эй, жерло-то прикрой! – рявкнул он. – Скажи, что набрехал на мою сестру, или я тебе сейчас шею сверну!

– А я че? – Плишка немного утих, но чисто из осторожности: если это брат девицы, значит, тут уже до князя и дружины недалеко. – Вон Доброшка сидит. Он с ними в том походе был. Это его рубаха была. Пусть он скажет.

Бельша обернулся, куда показывали.

Доброшка сидел весь красный и злой.

– Ну, моя рубаха! – с неохотой признался он. – Но тебе-то, Плишка, откуда знать? Я ни единой душе не говорил! Мне что, сорочки жалко? Она обещала новую прислать, как в Киев приедет, и прислала! Я обиды не держу. И кто проболтался вам, подлецам?

– Так ехала она в убрусе! – Плишка с торжеством ткнул в его сторону грязным пальцем.

– Это чтобы ее у зоричей не признали! Как бы мы девку провезли через Дивиславов городец? Отняли бы ее у нас, и все. А так – жена и жена.

– Жена все-таки?

– Да какая жена? Девка она!

Дальше терпеть такое было невозможно.

Назавтра плесковичи пошли к князю Предславу, передав, чтобы Мистина тоже туда явился. На вчерашнем пиру у Лидульва он не был за недосугом, но очень жалел: Плишке со товарищи определенно следовало оторвать языки и засунуть, куда он обещал.

– Что Плишка? С твоей дружины слух пошел, – сурово сказал ему Предслав. – Про убрус. А мне тут хазары на жидов хазарских кивают. Я по первости и сам на них подумал, а теперь вижу: не они. Откуда жидам знать про убрус из Доброшкиной рубахи?

– Не может такого быть, чтобы от моих! – решительно мотнул головой Мистина. – Я за своих как за себя ручаюсь.

– Откуда же проведали? Это только те знали, кто с тобой в походе был.

– Но и здесь кто-то знал? – Мистина вопросительно посмотрел на Бельшу.

Тот скривился.

Про рубаху он уже выяснил: да, сказали правду.

Вскоре после приезда в Киев Эльга попросила Мальфрид найти в своих запасах лишнюю мужскую сорочку и послать Доброшке из Мистининой дружины, мимоходом пояснив, что его рубаху извела в пути «для своих надобностей». Мальфрид выполнила просьбу, ни о чем не спрашивая. Немудрено догадаться, какие надобности в чистом полотне возникли у девушки в долгой дороге, к которой она не готовилась заранее. Об этом могла знать челядь, искавшая и относившая рубаху, но откуда они могли проведать, что полотно пошло не на «надобности», а на убрус поддельной молодухи?

– Удавить этого Плишку с упырями его! – горячился Бельша. – Чтоб остальные пасти заткнули печной ветошью. Князь Ингвар приедет, а тут на тебе! Уже на весь свет ославили!