Ольга Калашникова: «Крепостная любовь» Пушкина - [44]
Этот мотив чувственного влечения к умершей — не исчез и при вторичной обработке сюжета. Напротив, в «Яныше королевиче» он высказан открыто:
Однако просьбы королевича остаются тщетны:
На этом песня о Яныше обрывается. Мы не можем в точности указать, как развернулись бы в ней дальнейшие события, если бы Пушкин её продолжил. Но несомненно, что эти события должны были явиться развитием той экспозиции, которая дана в сцене свидания королевича с русалкой, — то есть дальнейшим содержанием песни явилась бы, в той или иной форме, возобновившаяся любовь королевича к «прежней любе», — то есть опять-таки любовь к мёртвой, к призраку, а наличность живой жены соответственным образом эту коллизию осложнила бы.
В «Русалке» по сравнению с «Янышем королевичем» сюжет расцвечен введением новых лиц, как то: Мельника, Княгини, Мамки и т. д. Наряду с этим введены сцены, показывающие события, которые в «Яныше» отчасти совершаются, так сказать, за кулисами: такова свадьба Князя. Основные же схемы событий вполне совпадают, с тою лишь разницей, что Яныш королевич как будто случайно встречает русалочку водяницу, а в «Русалке» сама героиня её высылает навстречу Князю. Но это различие целиком относится к мотивировке встречи и не отклоняет линии сюжета.
Сравнивая ход событий в «Русалке» и «Яныше», убеждаемся, что он по существу одинаков и там, и здесь. «Русалка» отличается от «Яныша» только более детальной разработкой, как чисто психологической, так и сюжетной. Однако если в «Русалке» сюжет, по сравнению с «Янышем», оказывается более разработанным в ширь и глубь, то в длину он оказывается короче. Драма механически обрывается на первом моменте встречи с русалочкой. Каково должно было быть дальнейшее течение событий? То обстоятельство, что до встречи с русалочкой сюжет драмы по существу вполне параллелен сюжету песни, даёт основание с большой вероятностью предположить, что и в дальнейшем этот параллелизм должен был сохраниться. Подобно «Янышу королевичу», «Русалка» должна была стать трагедией возобновившейся любви к мёртвой, что подтверждается и наброском «Как счастлив я…», и психологической близостью этой темы Пушкину.
Любовь бывает «счастливая» и «несчастная»: со взаимностью или без неё. И хуже того: любовь с ненавистью в ответ. Если дело идёт о мёртвой, момент разлуки решает всё.
И в «Заклинании», и в «Для берегов отчизны дальной…» Пушкин уверенно ждёт от «возлюбленной тени» ответной любви. В «Русалке» таким ожиданиям нет места. Пушкин знает, что он виноват перед умершей, и думает, что, умирая, она его не простила, что расставалась ошеломлённая и покорная, а умирала в злобе и ненависти к нему. Дочь Мельника по уходе Князя со злобной иронией повторяет его оправдания:
И далее:
В «Яныше королевиче» эта ненависть ещё только едва намечена. В стихах, изображающих момент утопления, — нет её вовсе или она лишь слабо выражена:
В момент свидания с королевичем злоба Елицы выражается лишь в язвительном оттенке её ответа на просьбу о любви:
В «Русалке» этот мотив значительно углублён. Тогда как в «Яныше» королевич как будто случайно встречает маленькую водяницу, — в драме встреча Князя с Русалочкой сознательно подготовляется её матерью:
Вниманию читателей предлагается научно-художественное жизнеописание Арины Родионовны Яковлевой (Матвеевой; 1758–1828) — прославленной «мамушки» и «подруги» Александра Пушкина. Эта крепостная старуха беззаветно любила своего «ангела Александра Сергеевича» — а поэт не только отвечал ей взаимностью, но и воспел няню во многих произведениях. Почитали Арину Родионовну и пушкинские знакомцы: князь П. А. Вяземский, барон А. А. Дельвиг, А. П. Керн, H. М. Языков и другие. Её имя фигурирует и в ряде мемуаров того неповторимого времени.
Вниманию читателей предлагается научно-художественное жизнеописание графа Фёдора Ивановича Толстого (1782–1846), прозванного Американцем, — «одной из замечательнейших русских фигур пушкинской эпохи» (Н. О. Лернер). У него, участника первого российского кругосветного путешествия, героя шведской кампании и сражений с Наполеоном, была репутация наглого и безжалостного дуэлянта, который отправил на тот свет множество ни в чём не повинных людей. Большинство современников считали графа Фёдора «картёжным вором», бражником, буяном и обжорой — словом, «человеком преступным», влачившим «бесполезную жизнь».
Пленительный образ княгини Марии Николаевны Волконской (урожденной Раевской; 1805–1863) — легендарной «русской женщины», дочери героя Наполеоновских войн и жены декабриста, последовавшей за осужденным супругом в Сибирь, — запечатлен в русской и зарубежной поэзии, прозе и мемуаристике, в живописи, драматургии и кино, в трудах историков, публицистов и литературоведов. Общественная мысль в течение полутора веков трактовала Волконскую преимущественно как «декабристку». В действительности же идеалы княгини имели мало общего с теорией и практикой «первенцев свободы»; Волконская избрала собственный путь, а «декабризм» был лишь неизбежным фоном ее удивительной биографии.Вниманию читателей предлагается первое в отечественной историографии подробное жизнеописание М. Н. Волконской.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
В. К. Зворыкин (1889–1982) — человек удивительной судьбы, за океаном его называли «щедрым подарком России американскому континенту». Молодой русский инженер, бежавший из охваченной Гражданской войной России, первым в мире создал действующую установку электронного телевидения, но даже в «продвинутой» Америке почти никто в научном мире не верил в перспективность этого изобретения. В годы Второй мировой войны его разработки были использованы при создании приборов ночного видения, управляемых бомб с телевизионной наводкой, электронных микроскопов и многого другого.
Та, которую впоследствии стали называть княжной Таракановой, остаётся одной из самых загадочных и притягательных фигур XVIII века с его дворцовыми переворотами, колоритными героями, альковными тайнами и самозванцами. Она с лёгкостью меняла имена, страны и любовников, слала письма турецкому султану и ватиканскому кардиналу, называла родным братом казацкого вождя Пугачёва и заставила поволноваться саму Екатерину II. Прекрасную авантюристку спонсировал польский магнат, а немецкий владетельный граф готов был на ней жениться, но никто так и не узнал тайну её происхождения.
Литературная слава Сергея Довлатова имеет недлинную историю: много лет он не мог пробиться к читателю со своими смешными и грустными произведениями, нарушающими все законы соцреализма. Выход в России первых довлатовских книг совпал с безвременной смертью их автора в далеком Нью-Йорке.Сегодня его творчество не только завоевало любовь миллионов читателей, но и привлекает внимание ученых-литературоведов, ценящих в нем отточенный стиль, лаконичность, глубину осмысления жизни при внешней простоте.Первая биография Довлатова в серии "ЖЗЛ" написана его давним знакомым, известным петербургским писателем Валерием Поповым.Соединяя личные впечатления с воспоминаниями родных и друзей Довлатова, он правдиво воссоздает непростой жизненный путь своего героя, историю создания его произведений, его отношения с современниками, многие из которых, изменившись до неузнаваемости, стали персонажами его книг.
Один из «птенцов гнезда Петрова» Артемий Волынский прошел путь от рядового солдата до первого министра империи. Потомок героя Куликовской битвы участвовал в Полтавской баталии, был царским курьером и узником турецкой тюрьмы, боевым генералом и полномочным послом, столичным придворным и губернатором на окраинах, коннозаводчиком и шоумейкером, заведовал царской охотой и устроил невиданное зрелище — свадьбу шута в «Ледяном доме». Он не раз находился под следствием за взяточничество и самоуправство, а после смерти стал символом борьбы с «немецким засильем».На основании архивных материалов книга доктора исторических наук Игоря Курукина рассказывает о судьбе одной из самых ярких фигур аннинского царствования, кабинет-министра, составлявшего проекты переустройства государственного управления, выдвиженца Бирона, вздумавшего тягаться с могущественным покровителем и сложившего голову на плахе.