Ольга, или Семь мгновений весны - [11]

просто не спросить? И номер телефона оттуда же. А адрес я, по-моему,

и сам ей говорил...". Ольга между тем продолжала:

- Максим, а оно тебе надо? Я знаю, как все будет - сначала по

письму в неделю, потом в месяц, потом - открытка к Новому Году. И

мать будет твои письма из ящика таскать, а потом врать мне,

честно-честно глядя в глаза - "нет-нет, ничего не было"... Ты ее

хорошо достал. Уж не знаю чем.

- Ну, блиннн... Какой поезд? Номер пути? Уж проводить-то мне

тебя можно?

Она колебалась.

- Не знаю, стоит ли... и звонить-то не стоило. Но я не могла не

попрощаться.

- Номер. Пути. Отправления. Скажи.

- Четвертый. Но ты не успеешь... Прощай.

И гудки, прежде чем я успел хоть что-то сказать.

От вокзала я живу недалеко - остановки три. Не успеешь? Посмотрим.

Я побежал, прыгая через лужи, локтем вперед огибая прохожих, они

шарахались в стороны. На ближайшей остановке я был через две минуты.

Пританцовывая, посмотрел по ходу движения - ничего, одни легковушки.

М-мать! И рванул по тротуару, пригибаясь, немного раскачиваясь на

бегу в такт рифмованным словам, звучащим в голове - нехитрый прием,

чтобы отвлечься от пульсирующего жжения в мышцах.

Две остановки на одном дыхании. Что я собирался делать? Не знаю

точно, но не покидало ощущение, что если мы снова увидим друг друга,

возьмемся за руки - никуда она не уедет, останется, и все опять будет

хорошо. И никакие твари нам не помешают, ни Олежка, ни миссис Рыба

вкупе с Валериком. Как к ней отнесутся мои родители, что мы будем

делать, как жить - об этом вообще не думалось. Горячий пот стекал по

лбу, и одна мысль билась в голове - догнать, успеть.

Невесть откуда взявшийся автобус подкатил к предпоследней

остановке параллельно со мной, и я влетел в него, просочился между

сходящимися дверцами. Привалился к поручню, свистяще дыша. Бросил

взгляд на часы - двенадцать минут. Успеваю... казалось, что автобус

тащится кошмарно медленно, светофоры приводили в бешенство.

Все было бесполезно... маховик генерации правильных, "жизненных"

событий, давший несколько дней назад досадный сбой, теперь раскручивался

в обратную сторону.

Я успел на вокзал, когда до отхода оставалось минут семь.

Вполне достаточно, чтобы добраться до любого из путей, вернуться

купить газету, и снова добраться. Для любого нормального человека,

но только не для меня. Проклятое неумение ориентироваться подвело

и здесь - когда я, всласть наметавшись по каменно-бетонному

муравейнику, выбежал на четвертый путь под начавший накрапывать

дождик - только далеко впереди можно было различить огни уходящего

поезда - четыре красные точки.

Ждала ли она меня, надеялась на что-то, высовывалась из окна

или стояла у подножки? Похоже, я никогда уже не узнаю об этом.

Опустим грустную часть истории - как я общался с теми, кто потом

въехал в эту квартирку, беседу с работниками жэка, искренне хотевшими

помочь, но ровным счетом ничего не знавшими об омских адресах...

Я даже фамилии ее не знаю.

А на день рождения, месяц спустя после того, как я стоял и

пялился в пустоту, намокая под радиоактивным челябинским дождичком,

пришла открытка с единственным словом "Прости", без обратного адреса.

Я спалил ее, чтобы она не стала фетишем, чтобы не доставать ее потом

и не терзаться над ней воспоминаниями. После чего хорошенько отпраздновал

семнадцатилетие.

Есть такое красивое выражение... оно не принадлежит мне, но я

все равно употреблю его - слишком хорошо подходит. Нет, Ольга не умерла

от тифа на острове Корфу, она вообще не умерла... длинной и счастливой

ей жизни. Но еще долго после того дня я чувствовал, как ее мысли

текут сквозь мои.

С той поры прошло пять лет - довольно много. Мир изменился...

я изменился. Стал умнее, опытнее, злее... но только не потерял

легкой такой, осторожной романтичности. Потому что знаю - иногда

серые законы Мерфи дают нежданные сбои. И взгляд продолжает дежурно

шарить по лицам встречных - вдруг?

Конечно, не будет второго такого шанса... и я запрещаю себе

думать о ней. Это не так трудно - ибо воспоминания приносят с собой

боль, а от нее устаешь. Но изредка, надравшись до такой степени,

что эмоции берут верх над волей и делают любую боль тупой, не

мешающей чувствовать - я разрешаю себе курить, стоя на балконе, и

под тяжелый рев катящейся в голове крови, густо насыщенной алкоголем

- вспоминаю, усмехаясь ночным электрическим огням, реже - звездам,

и еще реже - ветру в лицо.

"Плотнее плюшевых штор, страшней чугунных оград

Я вижу только ТЕБЯ, везде встречаю ТВОЙ взгляд..."