Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог - [185]
У Ефремова отношения со временем были похожи на религиозные. Он говорит о современности тоном кладоискателя. Роскошным мхатовским тоном с акцентами непередаваемо убедительными.
Как-то раз на Туманном Альбионе он поговорил с писателем Игорем Померанцевым об оттенках вкуса шотландских виски. По словам Игоря Яковлевича, собеседники продержались в теме, не повторяясь, около часа. Это много, попробуйте сами. Прошли десятилетия. Мне довелось пообщаться с И. Померанцевым и спросить у него следующее:
1) «Есть множество обстоятельств, определяющих нищету или состоятельность Я», — пишете Вы в эссе «Одной ногой в перегное». Я задумалась над множеством. Попыталась увидеть обстоятельства списком — и приложить к судьбе Олега Ефремова, от одного лишь имени которого — когда я говорю, что пишу о нем для «ЖЗЛ», — мои современники вспыхивают и немедленно раздражаются, каждый в меру воспитанности, начитанности, насмотренности, бурной и противоречивой реакцией, словно не прошло двадцати лет со дня его ухода. Есть ли, на Ваш взгляд, в его медиаобразе, сложенном из киноролей, трех театров и легенд, нечто, что было бы сейчас полезно для увеличения объема знания о России?
2) «Но про самое главное в выпусках новостей никогда не говорилось: про то, что в Вероне юнец смертельно влюбился в юницу, что в Марракеше англичанин среднего возраста не может оторвать глаз от ключицы мальчика-араба, что в Киеве перевели на украинский стихи Поля Элюара…» — говорите Вы в эссе «NEWS».
Эффект Ефремова в «Современнике» 1956 года всего-навсего такими новостями, по-моему, и был обусловлен: у человека есть свой голос, у двоих бывает любовь, у народов есть более достойные занятия, чем война.
Возможен ли этот эффект — еще раз про человека, если перефразировать название фильма, — в современном искусстве Запада ли, Востока ли? Наука и техника уже дали робособаку, а в близком будущем обещают сильный ИИ (artificial intelligence, AI), которому человек с его голосом, любовью и достоинством чужд принципиально. Не является ли попытка творить сейчас чудовищной иллюзией, галлюцинацией, инерцией очень условного рефлекса?
3) Какая идея должна доминировать сейчас в честном разговоре о любом виде искусства? Идеи человека и любви, условный рефлекс Ефремова с его ежедневным заклинанием «нужна правда», — не пустой ли разговор на краю пропасти? Помните, как в Вашем эссе «Дети поднебесья»? «Дорожка в нескольких саженях впереди круто опускалась книзу, и я глядел, как на этом изломе исчезали сначала ноги, потом туловища, потом головы… Я ждал с жутким чувством, когда исчезнет ярко-белая шляпа дяди Генриха, самого высокого из братьев моей матери, и наконец остался один…»
Игорь Померанцев ответил:
«Дорогая Елена, простите, что отвечаю с опозданием. Уверен, что Ваша книга об Олеге Ефремове будет интересной (сужу по Вашим вопросам). У хорошей книги, в отличие от театральной постановки, думаю, больше шансов жить долго. Поскольку Ефремов был лицом московского времени в течение нескольких десятилетий, разговор, размышления о нем ценны вне зависимости от его вклада в искусство. Другими словами, Ефремову повезло, что Вы пишете книгу о нем. Честно говоря, московский мир был для меня далеким, и не только географически: я жил в провинции, сначала в Черновцах, после в Киеве, и как образцовый провинциал любил модернистов вроде Джойса и Пастернака. Столичные художники создавали каноны, а провинциалам приходилось ютиться у кромки, у края культуры. В молодости я бывал наездами в Москве и Ленинграде, что-то смотрел на столичных сценах, но силовое поле австро-имперской культуры не отпускало меня, и в конце концов забросило в Прагу, где я живу уже дольше, чем в любом другом месте Европы. Сознаюсь, есть у нас с Вами точка пересечения: давным-давно на фестивале в Эдинбурге мы с Ефремовым минут сорок разговаривали с глазу на глаз, просто так, без магнитофона. У нас была общая тема: местный скотч. О чем еще могли говорить в Шотландии два джентльмена, которых крепко связывал родной язык?»
Лицо московского времени в течение нескольких десятилетий. Применю-ка я разоблачение приема: лицо московского времени. Лицо. Московское время. Говорит Москва. Надо посмотреть на лицо — и в лицо. Все маски сняты временем, лицом которого он был. Был? Мы говорим СССР, подразумеваем О. Н. Ефремов, Герой Социалистического Труда. Да?
Лицо Ефремова обзывали — любя, конечно, — разными словечками, но чаще зооморфными. На любом лице виднее всех частей нос. Литература носа велика. Мировая популярность носа истекает из его фаллической символики, так говорят ученые. Предположим, что нос есть символ фаллоса. Что это значит в нашей московской жизни? Гоголевский нос похулиганствовал в Петербурге и теперь теснится в прихожей учебника по литературе, где холодная от ужаса училка пытается доказать подросткам, что нос — это не то, что они подумали. А они уже давно не думают. Тем, о чем она, училка, подумала, они давно и радостно пользуются вовсю.
