Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог - [169]

Главное для режиссера Ефремова — ансамбль единомышленников — было вычеркнуто из жизни как концепция. Модус бытия изменился до вывернутости наоборот. Ансамбль не тождествен команде партнеров в рамках корпоративной культуры, а именно эти новые термины свалились в язык грудой булыжников: осмысляйте. О. Н. к 1992 году понял достаточно: волшебная идея труппы, способной свернуть горы своей оркестровой мощью и живым общением актеров, умирает. Из принципиальных индивидуалистов, каковыми должны были немедленно стать все граждане России, исторически коллективистского общества, не получится ни того театра, ни той страны, о которых он грезил всю жизнь.

Спустя годы театральный критик напишет о нем заметку с характерным заголовком «Не наш современник». Она напечатана в газете «Время новостей» 1 октября 2002-го, во вторую годовщину его смерти. Он уже не наш, не современник. Почему? А потому, что «его фрондерство вполне укладывалось в рамки пьес Шатрова о человечном Ленине и коварном Джугашвили, а борьба за хорошую советскую власть, как у всех театральных диссидентов, оборачивалась коллаборационизмом с той властью, что стояла на дворе (а как иначе обеспечивать воспроизводство театрального процесса?)». За что можно ненавидеть критика, так это за своевольное прокурорство. Раз — и одной фразой стерла в порошок. Потом возвышенно пожалела: Ефремов «стал новым апостолом самой прекрасной и возвышенной из всех театральных религий». Ну спасибо, удружила.

Крах иллюзий

В январе 1995 года Ефремов получил письмо от зрителя. Дело вроде бы обычное. Писем — сотни, целые ящики. Но это Ефремов снабжает пометой: в сентябре вывесить на доску. Что в письме такого, чтобы в самый разгар девяностых поместить его на доску объявлений театра, где вывешиваются самые важные бумаги? Вот цитата из письма: «Большое спасибо вам за спектакль „Дядя Ваня“. МХАТ сегодня — один из немногих очагов нравственности в России». Зритель, он же радиослушатель, оказывается, просит передавать мхатовские спектакли по радио как можно чаще — и перечисляет какие. Тревожится, что не хватает финансирования, болеет душой за «людей России и СНГ, живущих в окружении невежества и пошлости».

В тот день, когда радиослушатель (И. А. Карпов, Москва) ведет свою одиннадцатилетнюю дочь во МХАТ на спектакль по Мольеру «Урок женам», чтобы ошеломить ребенка, чтобы театр «вошел в нее на всю жизнь», в стране кипят страсти, меняющие эту самую всю жизнь радикально и надолго. Перечитав коробку зрительских писем «Ефремову, МХАТ», я убедилась, что зрители-то его давно поняли. Полвека тому как. Фантастические письма — любовь на грани обожания, доверие, просьбы — словно где-то все-таки есть истина и ее можно добыть еще раз и показать. И коробка сцены становится шкатулкой с драгоценностями более чем когда бы то ни было. Но — уже нет того мира, с которым О. Н. спорил в идеологические времена, призывая к честности, совестливости, общности. В том и ошибка, что погибший мир, советский, был абсолютно честен перед принятой на себя идеологией: строим будущее, а щепки — разлетайтесь. Лес рубят. Мир идеологии был жесток, он оглуплял и спрямлял. Жизнь здесь и сейчас была ему противопоказана. С ним хотелось спорить о человеке. Ефремов спорил целых полвека — о душе, не привязанной к марксизму-ленинизму и уж тем более им не обусловленной. С миром экономических формаций, классовой борьбы, народной интеллигенции как прослойки невозможно было договориться о человеке сложном и божественном. Ошибка была системной, неисправимой. Конец был страшен.

К театрам все вышесказанное относилось так же: надо зарабатывать. Коммерциализация всего проходила под лозунгом рынок сам все исправит. В переводе на язык практики — хорошо то, за что платят. Соответственно, плохо все, за что не платят. Воображение советских людей, только что формально переставших быть советскими, не подсказывало, во что выльется применение тезиса. До крайности удивленные призывом «Обогащайтесь!», люди начали решать задачу, решать которую все и с неизбежностью никак не собирались прежде. Прежде всего следовало признать деньги первостатейной ценностью. На фоне растаявших вкладов (кто накопил за всю жизнь на машину, кооперативную квартиру, старость и пр., лишились всего запаса за считаные месяцы) призыв к обогащению, вброшенный чуть ли не как национальная идея, выглядел издевательски. Чиновники тоже смекнули, и коррупция бодро рванула во все тяжкие.

В июне 1992 года собрание МХАТ им. Чехова единогласно переизбрало О. Н. Ефремова художественным руководителем театра на новый срок. Он выступил с двухчасовой речью, основной мыслью которой было все то же требование вернуться к Станиславскому. В «Театральной жизни» 22 июня появилась заметка о собрании с сообщением, что артисты репетируют «Горе от ума». Хотя уже лето, в отпуск никто не собирается, а в спектакле заняты по максимуму и начинающие, и звезды.

В ноябре того же года, когда бесчеловечные реформы уже привели к определенным результатам, Татьяна Доронина сказала в интервью газете «Правда»: «Ностальгические настроения сегодня <…> Я сижу и плачу». Это фраза из большого монолога актрисы, народной артистки СССР. Она смотрит на телеэкран и видит, как «мелькают юные миллионеры». Она говорит, что не приемлет выражений