Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог - [167]
Например, читательница мемуаров Михаила Козакова (С. П. Фисунова из Ростова-на-Дону) возмущена нелестным отзывом автора о Е. А. Фурцевой, женщине из народа, ткачихе, бывшей в современниковские времена министром культуры СССР. Ссылаясь на газетный текст, жалуется, что ночь не спала, думала и «как не стыдно кощунствовать над женщиной, давно ушедшей из жизни». На конверте помета помощника: «С Козаковым переговорили 3 марта 1990 г. 11–45». Как переговорили Ефремов с Козаковым о покойной Фурцевой ввиду жалобы ростовчанки (она уже обращалась в газету, опубликовавшую фрагмент мемуаров, но «редакция „Недели“ остается глухой к нашим переживаниям»), мы уже никогда не узнаем. Но я бы хотела слышать эту беседу.
Помогал, поддерживал, верил, что справедливость восторжествует. Верил истово. Верил ли Ефремов в Бога? Читаю депутатскую папку — и вдруг вижу, и сама потом уснуть не могу: зеркальце-письмо отразило всю эпоху на одной бумажной странице. Цитата большая, но уж оцените контент по достоинству:
«9 марта 1990. Ювеналию, митрополиту Крутицкому и Коломенскому, постоянному члену Священного Синода
Уважаемый Владимир Кириллович!
Имею честь представить Вам подателя сего письма Кутерницкого Андрея Дмитриевича, писателя и драматурга, члена Союза писателей СССР. На сцене Художественного театра в период с 1974 по 1978 годы шла его пьеса „Нина“ в моей постановке. Пьесы Андрея Дмитриевича были широко представлены на сценах московских театров, периферийных театров, а также за рубежом. С моей точки зрения Андрей Дмитриевич является талантливым писателем и драматургом, достойным Вашего внимания.
Андрей Дмитриевич поделился со мной замыслом написания романа о жизни Христа. Замысел показался мне интересным. Для его осуществления Андрей Дмитриевич просит оказать ему содействие в организации посещения духовной миссии русской православной церкви в Иерусалиме, где он смог бы в течение полугода или года более глубоко изучить жизнь Христа и собрать необходимый творческий материал. Поддерживая Андрея Дмитриевича, прошу Вас принять его и, по возможности, оказать содействие в решении его вопросов.
Андрей Дмитриевич крещен в православной вере.
С уважением
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда
О. Н. Ефремов».
И помета помощника: «Письмо получил на руки 10 марта 1990».
Это письмо не надо объяснять старшим. Но дети — чтобы оценить характерность события — должны получить справку. Государственный атеизм заканчивался. Перестройка дала дорогу свободомыслию в конфессиональных вопросах. Люди свободно веруют и даже пишут — очень мило — романы о жизни Христа. И просят артиста и депутата помочь с командировкой в Иерусалим.
В феврале 1999 года на бланке Патриарха Московского и всея Руси письмо Ефремову: «Сердечно благодарю Вас за поздравление с Днем Ангела, 70-летием со дня рождения и добрые пожелания». Рассматриваю личную подпись Алексия II и текст: «Ныне все мы должны осознать свою личную ответственность за сегодняшний день и будущее Государства Российского». Остается год до ухода О. Н. из этой жизни. В день этого ухода, 24 мая, вместе с ним была Библия…
В СССР не было возможности увернуться от знания формул, поскольку они были везде. Например, на площади Маяковского, по верхнему краю крыши кинотеатра «Москва» были прикручены слова Брежнева: МОСКВА — ОБРАЗЦОВЫЙ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ГОРОД. Выходишь из метро и видишь их. Когда видишь сто раз — либо веришь уже, либо задаешь себе вопросы, но запоминаешь в любом случае. Я помню.
«До свиданья, наш ласковый Миша…» На первой странице еженедельника «Коммерсантъ» с карикатурной иллюстрацией Бильжо во всю ширь полосы — смена игральных карт — сообщалось: «Провластвовав шесть лет, девять месяцев и две недели, Михаил Горбачев вечером 25 декабря отрекся от власти, передав российскому президенту кремлевскую резиденцию и ядерную кнопку».
Никаких передаваний резиденции, тем более кнопки публика, разумеется, не видела. Но журналист уверен так, будто сам все это видел. Ведь так должно быть, по его мнению. Всё еще жива вера советского человека в порядок хотя бы на уровне ядерной кнопки. (Сразу скажу: журналист был не прав. Никакого порядка в тот день не было.) Тон газеты, содержание, аллюзивный заголовок, намекающий на прощальную песню Олимпиады-80, всё в духе номера газеты 50 (100) — совпадение: событие века и ровные числа, будто подгадали. Во всех текстах уже новые выразительные приемы, разбившие строгую стилистику идеологической прессы. СССР кончался прежде всего в словах. Уход с поста президента самой крупной в мире страны воспринимался газетчиками как шоу. Они еще не понимали, что и под ними трещит земля.
Иронично-ругательный тон преобладал во всех газетах. Номер «Коммерсанта» за 23–30 декабря 1991 года весь о событии: Горбачев ушел, смотрим на Ельцина. Еще никто не знает, что произойдет через неделю, то есть 2 января 1992-го. Храня старые газеты подшивками или тематическими коллекциями, поневоле знаешь точнее, кто и что на какой странице подчеркнул, отметил, заявил.
Однажды в малюсенькой газете написали: Пролетарии всех стран, успокойтесь!
