Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде - [79]

На заседание полкового комитета он явился туго затянутый и парадный, но взволнованный, так как не знал как следует, для какой цели его пригласили. Во время заседания, когда ораторы один за другим стали высказываться в пользу совершившегося переворота, он сидел как на иголках и, видно заранее, приготовлял ту речь, которую ему придется сказать. Он, конечно, понимал, что сейчас победили большевики и если он хочет остаться командиром полка, ему тоже нужно высказаться в пользу переворота, но в то же время все его офицерское нутро протестовало против этого. Несомненно, скрываясь все это время, в глубине души он надеялся, что верх одержит все-таки Временное правительство и тогда он припомнит кому нужно это временное умаление своего престижа. Но случилось то, чего ни он, ни многие другие лица его круга не ожидали победили большевики.

Неизвестно, долго ли бы еще просидел так в волнении командир полка, если бы его имя не упомянул кто-то из членов полкового комитета.

— А интересно было бы услышать, — заявил один из товарищей, оканчивая свою речь, — как относится к совершающимся событиям наш командир полка.

Полковник, как пружинка, вскочил со своего места и эффектно повернулся на каблуке к задавшему ему вопрос товарищу.

— Как же мне относиться к этой революции, — как-то крикливо, стараясь быть развязным, заявил он, — когда это подлинно народная революция. Я вчера видел такую картину. У Зимнего дворца стрельба. Стреляют даже из орудий, а по Троицкому мосту спокойно идет трамвай и прохожие спешат каждый по своему делу, как будто совершается что-то вполне естественное и нормальное. Нет, это подлинно народная революция, и я приветствую ее!

Не думаю, чтобы кому-нибудь из присутствующих показались убедительными доводы полковника, но его больше не трогали. Важно было то, что в этот момент он не пошел вразрез с общим настроением полка, и поэтому ему охотно простили некоторую нескладность его речи. Заседание скоро закончилось, и полковник, видимо успокоенный, покинул помещение полкового комитета.

Между тем под Петроградом назревали новые события. Керенский, бежавший из Зимнего дворца, убедил казачьего генерала Краснова двинуться вместе со своим отрядом на Петроград для того, чтобы военной силой восстановить власть Временного правительства. Об этом я узнал и от Военно-революционного комитета и… непосредственно от генерала Краснова.

Произошло это таким образом. Я сидел в помещении полкового комитета, когда из канцелярии полка пришел писарь и принес какой-то листок с напечатанным на пишущей машинке текстом. Я заинтересовался: что это такое? Оказалось, что это воззвание генерала Краснова, призывающее полки петроградского гарнизона расправиться с большевиками и присоединиться к его отряду. Я так и подскочил на месте. Воззвание Краснова свободно разгуливает по Петрограду и даже попадает в воинскую часть. Я сейчас же бросился в канцелярию полка расследовать это странное обстоятельство. Оказывается, это воззвание было непосредственно передано из штаба генерала Краснова по телеграфу или телефону, сейчас не помню, как.

— Что же вы с ним сделали? — спросил я.

— А мы его приняли, перепечатали на машинке в двух экземплярах и передали один — командиру полка, другой — в комитет.

— Больше никуда не давали?

— Никак нет!

— Ну так вот что, дорогие товарищи, — сказал я, — больше никаких воззваний из штаба генерала Краснова не принимать. Он объявлен врагом народа, и всякие сношения с ним я буду считать изменой.

— Слушаюсь, — ответил за всех делопроизводитель канцелярии, но по его лицу и по лицам всех остальных писарей я видел, что на эту публику полагаться особенно не следует. Эти лощеные, окопавшиеся в тылу хозяйские сынки, конечно, не сочувствовали перевороту и несомненно сознательно приняли и передали по назначению воззвание Краснова. «Ничего себе порядочки! — думал я, возвращаясь к себе в полковой комитет, — генерал Краснов идет против нас вооруженной силой и в то же время беспрепятственно разговаривает с петроградскими полками». Я тотчас же позвонил в Военно-революционный комитет, сообщил о полученном воззвании и обратил внимание на предательскую работу наших органов связи.

Параллельно с наступлением на Петроград генерала Краснова началась концентрация контрреволюционных элементов внутри столицы. Несомненно, что эти элементы находились в самом тесном контакте со штабом красновских войск. Я постоянно держал наготове дежурную половину полка. Патрули, по-прежнему рассылаемые мною, зачастую приводили ко мне контрреволюционных агитаторов и вообще подозрительную публику. Помню, один патруль привел ко мне какого-то интеллигентного солдата «смертника»[23], агитировавшего против Советской власти. Он был одет во все черное, а на фуражке у него красовалось изображение черепа и двух перекрещивающихся человеческих костей.

— Почему вы утверждали, что Советская власть доживает свои последние часы? — спросил я его.

— Очевидно, у меня есть к тому основание, — нахально глядя мне в лицо, ответил он. Я отправил его на полковую гауптвахту, надеясь на досуге поближе познакомиться с ним. Но увы! На следующее же утро караульный начальник сообщил мне, что решетка в его камере перепилена и он скрылся неизвестно куда. Мне было очень жаль, что такая интересная птица вылетела из моих рук.