Октябрь - [25]

Стало тревожно опять. Из-за выстрелов послышались чьи-то крики. Как будто кричали «ура».

— Слышите? «Ура» кричат. Наступают.

Выглядывая из-за ворот, Иван увидел, как в наступающей темноте от церкви Большого вознесения бежали темные фигуры.

— Смотрите. Перебегают! — сказал он.

Все присмотрелись. Да, там действительно перебегали.

— Наступать же нужно, — волновался Колесников. — Почему же не наступаем?

Ему никто не ответил.

Вдруг со двора прибежал Сливин.

— Господа, цепью, наступление сейчас. Готовьтесь!..

Он торопливо и вместе четко командовал.

— Вдоль стен, поодиночке, — успел только запомнить Иван.

«Вдоль стен, поодиночке», — машинально повторил он про себя.

У него похолодело под ложечкой. По спине, между лопаток, и по рукам прошла нервная дрожь. Он ни одной минуты не думал, что его, Ивана Петряева, могут убить. По-прежнему все казалось ему какой-то игрой.

— Ну, наступление, господа! — командовал Сливин. — С богом, осторожно.

Первая группа юнкеров вышла из-под ворот. Потом другая, за ней дружинники, и между ними Иван и Колесников.

Ивану показалось, что улица стала какой-то новой. Так же, как прежде, стояли деревья на бульваре и маячил вдали серый дом. Так же висели синие вывески. Особенно одна, во весь фасад, — «Трактир». И бульвар казался предвечерне тихим.

А было что-то новое.

— Урра! — неожиданно крикнул Колесников, шедший рядом с Иваном. — Урра, за мной!

И, выскочив на середину улицы, Колесников с винтовкой наперевес, стреляя без прицела, помчался к углу…

— Урра! — рявкнули другие…

И все, словно подхваченные ветром, уже не прячась, бросились к углу. Впереди часто и судорожно затрещали выстрелы. Что-то близко пронеслось мимо Ивана, дунуло ему в лицо. Но он был как в полусне. Бежал и кричал во всю силу легких:

— Урра! Урра!..

Колесников бежал впереди всех, а за ним, вразброд, как мальчишки, играющие вперегонки, бежали юнкера и дружинники. Было видно, как в темных улицах, около площади, судорожно заметались черные и серые фигуры.

— Убегают. Лови их. Вон они! — кричал кто-то около.

— Лови! Бей!

Тррах-тах-тррах!.. — резко гремели винтовки.

Дружинники и юнкера добежали к дому Гагарина, что в проезде бульвара, и остановились, прячась за крыльцом аптеки. Теперь было хорошо видно весь бульвар. Вдоль изгородей и по тротуару туда, к Страстному, бежали большевики. В полумраке видно, как они гнулись к земле, ползли, поднимались, опять бежали и падали. И дружинники вскидывали поминутно к плечу винтовки и, щелкая затворами, стреляли по ним.

Иван стрелял с увлеченьем, не думая, в кого стреляет. После одного выстрела он видел ясно, как у стены на тротуаре упал кто-то черный — должно быть, рабочий — и долго и судорожно вертелся волчком, силясь подняться.

«Ага, попал!» — злобно подумал Иван и выстрелил туда еще, уже целясь.

У него отчаянно колотилось сердце и молотками стучало в висках… Он побежал бы еще вперед, за теми, кто убегал вдоль бульвара. Но послышалась команда:

— Отходить! Цепью отходить!

Опять перебежали улицу, уже назад, и вся дружина, оставив часовых, зашла в трактир в ближайшем переулке. Здесь была устроена грелка. Сюда приходили отдыхать и греться и отсюда уходили на посты.

Теплый, душный воздух подействовал как-то расслабляюще, и Иван был рад, когда Сливин, поговорив с кем-то, разделил дружину на части и сказал:

— Отдыхать по очереди. Кто хочет, может спать.

Дружинники шумно и с прибаутками расселись прямо на полу. Иван выбрал место в углу под окном, прижался плотнее к стене и заснул, обнимая винтовку…

Спал он, как ему показалось, только одно мгновение. А уже кто-то стоял над ним, теребил за руку и говорил:

— Вставайте же, черт возьми. Вот заспался. Вставайте.

Иван тяжело поднял голову. Глаза у него слипались.

— А? Что такое?

— Вставайте. Наша очередь.

Перед ним стоял Колесников, белокурый, в пенсне, улыбался, держал винтовку в руке, собираясь зарядить ее.

— Ну вы и спите же, — сказал он, укоризненно качая головой и улыбаясь. — Здорово спите.

В трактире все ходили и были взволнованы. Но говорили вполголоса. Только Сливин и еще какой-то офицер, уже пожилой, с бородкой, громко распоряжались.

— Ну, живо, живо! — кричал Сливин. — Вторая очередь, скорее собирайся!..

В дверь со двора входили дружинники и юнкера с мрачными, серыми лицами, посиневшими от холода. Ставили винтовки в угол, подходили к печке и грели покрасневшие руки с негнущимися пальцами. От них пахло сыростью и морозцем. Иван встал, с трудом расправляя затекшие ноги. Шинель на нем торчала колом…

— Скорее, скорее! — торопил Сливин.

Дружинники, толкаясь, сгрудились у двери.

— Будьте, господа, осторожны. Не засните на посту. Если заснете, и сами погибнете, и нас подведете. Вы, Карасев, смотрите в оба, — продолжал он, строго обращаясь к бородатому юнкеру. — Вы за все отвечаете. Поняли? Ну, идите.

И все, один по одному, начали выходить из теплого трактира.

Стрельба продолжалась. Воздух был полон холодного, пронизывающего тумана.

— Бррр, как холодно! — вздрогнув, сказал Карасев.

Туман мокрой паутиной садился на лицо. Все нервно дрожали и от холода, и от возбуждения, и от мысли, что сейчас опять надо лезть под выстрелы, и зябко гнулись, стараясь быть меньше и незаметнее.