Октябрь 1917-го. Русский проект - [19]

Показательно, что в зараженной антисемитскими настроениями среде красноармейцев военного комиссара к евреям не относили. Скорее в Ленине – кабинетном теоретике могли заподозрить семитскую кровь, чем в окруженном ореолом фронтовой борьбы Троцком. Один из красных казаков, уязвленный обвинением в служении еврейской власти, возражал: «Ничего подобного!.. Троцкий не жид. Троцкий боевой!.. Наш… Русский… А вот Ленин – тот коммунист… жид, а Троцкий наш… боевой… Русский!». Исследователь феномена «национал-большевизма»[80] М. С. Агурский считал Л. Д. Троцкого ведущим идеологом, «теоретиком красного патриотизма и едва ли не его вождем».[81] По своему образовательному потенциалу Л. Д. Троцкий как человек, уделявший много внимания изучению масонской истории и эзотерики, мог в большей степени, чем прочие соратники по партии, претендовать на роль коммуниста – традиционалиста. Именно под давлением Л.Д Троцкого на IV Конгрессе Коминтерна была принята резолюция о несовместимости работы в компартии и членства в масонских ложах.[82] Отношение к масонству как к буржуазной организации может служить индикатором определения традиционалистской подоплеки большевизма. Разрыв с масонством был в мегаисторической проекции символом разрыва с традицией Французской революции. Левый воинствующий антитрадиционализм Л. Д. Троцкого определился, лишь когда знамя консервативной революции было перехвачено из его рук И. В. Сталиным. IV Интернационал стал квинтэссенцией идеологической левизны. Прежние рассуждения Л. Д. Троцкого о национальных истоках большевизма были заменены приговором русской культуре, которая, по мысли автора, «представляла собой, в конце концов, лишь поверхностное подражание более высоким западным образцам… Она не внесла ничего существенного в сокровищницу человечества».[83]

В оценке некоторых исследователей, роль консервативного революционера частично взял на себя В. И. Ленин. По мере решения практических вопросов государственного строительства, он существенно скорректировал воззрения своей революционной юности. Проект демократизации партийного управления, известный как завещание В. И. Ленина, оценивается в качестве замысла отстранения на вторые позиции космополитической элиты бывших профессиональных революционеров. Нигилистов должны были сменить прагматики-аппаратчики.[84]

Ленин как анти-Столыпин

Подлинным революционером, если понимать под революцией смену модели жизнеустройства, являлся не В. И. Ленин, а П. А. Столыпин. Столыпинские реформы представляли собой не что иное, как попытку осуществления цивилизационной трансформации. Модель аграрных отношений Прибалтийского края автоматически переносилась на российскую почву, для которой она была неприемлема как по ментальным, так и по природно-климатическим характеристикам.[85]

Социально катастрофические последствия содержались в проектах отказа от государственного регулирования сельского хозяйства в такой стране, как Россия, где изобилие исключено в силу природных условий, и даже для крестьянина всегда актуальной являлась проблема физического выживания. При традиционно низкой, в сравнении с Европой, урожайности русское крестьянское хозяйство не могло быть рыночным. Поэтому для развития промышленной сферы, науки и культуры, а по большому счету, для выживания России, требовалось заставить крестьянина отдать часть необходимой ему самому продукции. Таким образом, элементы продразверстки «военного коммунизма» являлись действенным на всем протяжении русской истории, цивилизационным механизмом самосохранения.[86] Не случайно к программе изъятия излишков у крестьян еще до «красногвардейской атаки на капитал» обратилось царское правительство в 1916 г., ибо порожденный столыпинскими преобразованиями единоличник не был склонен к снабжению продовольствием сражающейся армии.[87]

Почему, задаются вопросом современные критики большевизма, дореволюционная Россия экспортировала хлеб, а при советской власти были введены карточки? Это объясняется порочностью коллективизаторской политики большевиков. В действительности причиной тому были объективные урбанизационные процессы. Превращение России из страны аграрной в промышленную предполагало резкий рост городского населения, а соответственно, и увеличение объемов валового производства сельскохозяйственной продукции для его обеспечения. За время Гражданской войны городское население бежало в деревни. К 1920 г. численность жителей Москвы сократилась, по сравнению с дореволюционным уровнем, в 2 раза, а Петрограда – почти в 3 раза. Аграризация социального облика страны и обусловила нэповскую экономическую либерализацию. Но по мере нарастания новой урбанизационной волны обнаруживалась необходимость возращения к методам аграрного этатизма. Количество товарного хлеба действительно было в 1927 г. в два раза меньше, чем в 1913 г. Но при этом валовой сбор зерна находился примерно на одном уровне с дореволюционными показателями, а городское население уже превышало численность горожан в царской России и возрастало в динамике 1,5–2 млн. человек в год.[88]

Как быть с немецким финансированием?