Оксфорд и Кембридж. Непреходящая история - [107]

В Кембридже – лучшие поэты, в Оксфорде – лучшие стихи, заметил оксфордец Ивлин Во, чей «Брайдсхед» популярнее любого кембриджского романа. И все же в литературной гонке Кембридж на несколько книжных полок обошел Оксфорд. Интеллектуальная конкуренция обоих соперников такова, что даже в плане стилистики подчеркивается скорее различие между ними, чем общность. Суровый климат болот и многовековая обособленность Кембриджского университета способствовали развитию более «строгой добродетели», более серьезного отношения к морали, чем в общительном, открытом миру Оксфорде, писал Питер Акройд, и эта атмосфера долгое время способствовала скорее лирической утонченности, чем прозаической фривольности. Акройд, выпускник Кембриджа и видный романист, мог бы еще добавить, что в Оксфорде, очевидно, климат более благоприятен для искусства абсурда, для остроумной игры разума от Льюиса Кэрролла до «Тетушки Чарлея» Томаса Брэндона. Даже в популярном жанре детектива или фэнтези лидирует Оксфорд. Значит, все же злополучный тезис о genius loci правилен?

«Кембридж – мать поэтов», – пишет сэр Лесли Стивен. Университет по праву гордится своими поэтами; но что, собственно говоря, – спрашивает Стивен, – он сделал, чтобы поддержать своих гениев? Ничего, – отвечает Теннисон в сонете 1830 года: «О вы, кто призван был нас обучать, / Но ничему не научил, не дал отрады сердцу».

Биографии и труды кембриджских авторов полны жалоб на alma mater. Они жалуются на донов: «…масса свободного времени и скудное чтение» (сэр Фрэнсис Бэкон), жалуются на неорганизованные груды фактов и «отвратительно плоский ландшафт» (Теннисон) и на «безмолвное уродство Кембриджа» (Кольридж). «Как плохо это место подходит для сыновей Феба!» – написал Джон Мильтон в одном пентаметре, таком же совершенном, как любой из тех, которые он изучал в Кембридже. Больше всего ругательств в кампусе собирают выжившие из ума доны и гадкий климат. «Кембридж – настоящий дворец ветров», – писал Кольридж, в чьих комнатах в Джизус-колледже было настолько сыро, что он в первом же триместре в 1791 году слег с ревматизмом и был вынужден принимать опиум. Его предшественники, Джордж Герберт и Лоренс Стерн, умерли от чахотки, которую заработали предположительно в годы учебы. И тот факт, что эта «волшебная гора» посреди болот, университет Ньютона и Мекка ученых-естествоиспытателей, вообще произвела столько поэтов, больше похоже на чудо.

Хотя Кембридж пронизан литературными связями в большей степени, чем какое-либо другое место в Англии, кроме Лондона, лишь немногие литераторы готовы были надолго связать себя с ним. Большинство из них были «юными перелетными птицами, которые хватали на лету впечатления, знания и дружбу, воротили нос от систем и догм и улетали дальше» – резюмировал Грэм Чейни в своей «Литературной истории Кембриджа».

Университет всегда был пересадочной станцией, для многих локомотив, для некоторых – мостом к славе. Cambridge, Fame-bridge («Кембридж – мост к славе») – рифмовал Фредерик Рафаэль, подтвердивший игру слов собственной карьерой, в том числе и своим соавторством в сценарии к фильму Стенли Кубрика «С широко закрытыми глазами» 1999 года.

Поэты, которые задерживались в Кембридже, были скорее замкнуты на себе и не слишком плодовиты в литературном смысле – эксцентричные отшельники при колледжах вроде Томаса Грея и А. Э. Хаусмана, а в конце жизни и Э. М. Форстера, так не внявшего собственному предостережению о том, что «Кембридж – не то место, где следует жить писателю».

Первыми литературными паломниками еще до появления туристов в городе колледжей были литераторы. Студентом Теннисон посещал места, которые напоминали ему о Байроне, Вордсворте и других великих предшественниках. Сам Вордсворт в автобиографической поэме «Прелюдия» признавался, как пировал со своими товарищами в комнатах Мильтона в Крайстс-колледже и пил «в память о тебе», пока не напился как никогда, в первый и последний раз в жизни. В той же III книге «Прелюдии» представитель раннего романтизма описывает вылазку в Трампингтон, место действия «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера.

В этой деревушке к югу от Кембриджа, как рассказывает чосеровский герой, у «грубого Симкина» («со всеми груб, надменен и сварлив») была мельница на Кеме. Симкина, вороватого и заносчивого, провели два умных школяра-юриста, Алан и Джон, когда он попытался их надуть. Они приехали из колледжа, чтобы помолоть у него зерно. В конце концов мельник остался «обманутым обманщиком», а оба школяра порезвились с его женой и дочерью. Так Чосер выводит на мировую литературную сцену кембриджских школяров, и этот дебют оказался весьма убедительным.

Лишь специалисты сегодня читают Toxophilus (1545) Роджера Эшема, диалог двух кембриджских школяров об искусстве стрельбы из лука. При этом имя автора, став нарицательным, ныне обозначает acsham (шкаф для хранения лука и стрел). Гуманист Роджер Эшем, наставник королевы Елизаветы I и ее министр иностранных дел, учился в Сент-Джонс-колледже, там же, где и сэр Томас Уайетт, который как переводчик Петрарки ввел в Англии стихотворную форму сонета, а как любовник Анны Болейн рисковал на дипломатической службе у короля Генриха VIII гораздо больше, чем будущим всех своих сонетов. «Мать моя, Кембридж!» – говорил о своей