Оксфорд и Кембридж. Непреходящая история - [105]

Немало «апостолов» считали гомосексуальную связь высшей формой любви. В рамках higher sodomy (высокой содомии), как называл ее Литтон Стрэчи, было позволено все, лишь бы желания укладывались в собственную мораль. В этом климате фривольных игр разума, интеллектуальной и этической раскрепощенности и зародился флирт с марксизмом.

Уже в начале 1920-х годов юный русский эмигрант в Кембридже Владимир Набоков писал о своих соучениках, что они, будучи «культурными, тонкими, человеколюбивыми, либеральными людьми… несмотря на всю свою изысканность, начинали нести гнетущий вздор, как только речь заходила о России» («Другие берега»). Одна из таких вздорных мыслей – или это было просто меткое словцо? – принадлежит искусствоведу и «апостолу» из Тринити-колледжа Энтони Бланту, который после поездки в СССР в 1935 году сказал: «Коммунизм может быть так же интересен, как и кубизм». Не все «апостолы» были слепы на левый глаз. Марксистская экономика, доказывал своим друзьям Мейнард Кейнс, это «оскорбление нашего разума».

Вот две главные причины, почему многие левые в Англии в течение «розового десятилетия» между двумя мировыми войнами симпатизировали марксизму: классовая система с тремя миллионами безработных, с одной стороны, и угроза национал-социализма – с другой. В качестве противовеса коммунизм представлялся более приемлемым, чем Лейбористская партия, политика попустительства и то лицемерие, которое Джон Ле Карре назвал «существенной частью нашей общественной декорации»: «Ничего удивительного, что молодежь Оксфорда и Кембриджа, жаждавшая вырваться из тесных рамок правил поведения буржуазной Англии, устремилась за «голубым цветком»[78] коммунизма 1930-х годов». В большинстве своем представители золотой молодежи Оксбриджа были либералами или консерваторами, но определенно не марксистами. Пацифистские взгляды студенты продемонстрировали в знаменитой дискуссии 9 февраля 1933 года в «Оксфорд-Юнион», вскоре после прихода Гитлера к власти. Двумястами семьюдесятью пятью голосами против ста пятидесяти трех было решено, что «никто из этого дома ни при каких обстоятельствах не станет воевать за короля и родину». Даже этот глубоко этический вопрос, вопрос политической лояльности, был по-своему интерпретирован кембриджскими «апостолами».

В то время когда Джулиан Белл отправился в Испанию сражаться на стороне левых в гражданской войне, чтобы там погибнуть, его «апостольский» брат и любовник времен учебы в Тринити-колледже Энтони Блант стал агентом советской разведки. Завербовал его однокурсник Гай Бёрджесс, авантюрист и невротик, одержимый властью. Уже в 1933 году Ким Филби, «апостол» и денди из Тринити-колледжа, стал сотрудничать с НКВД. К ним присоединился и дипломат Дональд Маклин, выпускник Тринити-холла, с которым Гай Бёрд жесс вновь пересекся в Министерстве иностранных дел и завербовал его. Оба они в 1950 году работали в британском посольстве в Вашингтоне, где Маклин получил доступ к американской программе по разработке атомного оружия. Оба в 1951 году сбежали в Москву, вовремя предупрежденные о грозящем провале «третьим человеком», Кимом Филби.

Филби был супершпионом этой группы, удачливейшим двойным агентом. Закончив изучать историю в Кембридже, он поступил на службу в британскую разведку и стал шефом подразделения MI6, которое занималось контрразведкой в странах Восточного блока. Сотням агентов и оппозиционеров в Восточной Европе двойная игра Филби стоила жизни. Он провалился лишь в 1963 году, после исповеди в ФБР американца Майкла Стрейта, бывшего студента Тринити-колледжа и тоже «апостола». Ким Филби сбежал в Москву. Там он прожил еще двадцать пять лет, получая пенсию генерала КГБ, оксфордский мармелад «Куперс» и книги, которые он до последнего дня выписывал из Кембриджа, через магазин Sherrat & Hughes.

В 1964 году, через год после бегства Филби, был дезавуирован «четвертый человек». Им оказался советник королевы по искусству, получивший рыцарское звание как куратор королевской пинакотеки. За признание ему гарантировали амнистию, и лишь пятнадцать лет спустя, когда он с почетом был уволен со всех своих должностей, в ноябре 1979 года премьер-министр Маргарет Тэтчер провозгласила в парламенте: сэр Энтони Блант, королевский эксперт по искусству, был шпионом на службе у Советов. Этот скандал потряс английский истеблишмент больше, чем отречение от престола Эдуарда VIII. Блант был «одним из нас», сделанным из того же теста. Они делили друг с другом все: клубы, студенческие организации, иногда даже постель. Кембриджские шпионы предали их класс, а это даже хуже, чем измена родине. «Я выбрал совесть», – сказал впоследствии Блант. Этот «апостол» стал предателем не из-за денег, и Филби с Бёрджессом тоже считали себя предателями по убеждению. Герои Гоминтерна, как их назвал оксфордский дон Морис Баура, были виртуозами двойной жизни и двойной морали, интеллектуальными авантюристами, чья тень отныне легла и на то, откуда они вышли, на клуб «Апостолы».

Но разве это уважаемое кембриджское общество не слыло всегда тайным? Многие старые его члены были подвергнуты допросам. Обнаружились не новые агенты СССР, а противоречия в расколотом поколении. Даже пакт Сталина – Гитлера 1939 года не заставил марксистскую элиту Кембриджа усомниться в своей миссии. Этот самообман был одной из масок предательства, подробно описанной историком Джоном Костелло. С тех пор ореол заговорщиков стал составной частью мифологии «апостолов». К их членам, избранным пожизненно, сегодня причисляют таких влиятельных людей, как лорд Ротшильд, публицист Нил Эшерсон и марксистский историк Эрик Хобсбаум.