Окоянов - [26]

– Скажи только: «диктатура пролетариата», как у Володечки контакты в голове разъединяются и он начинает нести безумную херню. Ульянов так любит рабочий класс, что это рождает нездоровые эротические образы, – говаривал он своим товарищам за кружкой пива. При этом бравировал электрическими терминами, так как превратился в процветающего предпринимателя, представителя электротехнической фирмы «Сименс-Шуккерт» в России и жил себе припеваючи, вдали от российских политических катакомб.

Февральскую революцию Леонид Борисович поначалу приветствовал как избавление народа от опостылевшего царизма и выход на европейскую дорогу. Однако вскоре увидел, что народ его восторгов не разделяет. Вместо того, чтобы чинно-благородно подождать реформ новых властей, мужики как с цепи сорвались и стали захватывать помещичьи земли, поджигать усадьбы, разгонять земства и просто разбойничать на больших дорогах. В стране запахло пугачевщиной. Стало ясно, что нужна твердая рука. Но ее-то как раз и не было.

Когда Володечка с двумя сотнями жидовинов высыпался из немецких вагонов в Питере, Красин, конечно, подумал о нем как о твердой руке. Этот кому хочешь глотку перервет. Только вот партия у него больно рахитичная. Куда с ней мечтать о российском троне? В стране бушевала эсеровская и меньшевистская стихия, и ульяновские горлопаны были почти не заметны.

Леонид Борисович стал с насмешливым интересом наблюдать за Володечкиными зигзагами в этой обстановке.

В мае семнадцатого большевики сунулись на Всероссийскую крестьянскую конференцию. Ульянов написал делегатам пронзительное письмо, а потом выступил перед ними с пламенной речью. Но конференция не обратила на него внимания и приняла резолюцию в поддержку Временного правительства и за продолжение войны. Красин злорадно представлял себе, как Ленин в ярости дерет на себе последние волосенки. Мужики упрямо не увлекались большевистскими идеями.

Но при всем при том, Леонид Борисович не мог не заметить, что к этому времени в двух столицах уже выпускалось 40 большевистских газет, ежедневным тиражом почти в полмиллиона экземпляров. «Что за напасть?» – думал он. – «Неужели скаредные немцы раскошелились на такие суммы? Не похоже». Потом он вспомнил недавние сообщения иностранных газет об аресте в Канаде группы Троцкого с грузом долларов, срочное вступление этого деятеля в партию большевиков сразу после освобождения из тюрьмы, и ему все стало ясно. Если этих денег хватит еще и на подкуп голодной толпы, то дела у Ульянова не так плохи.

Между тем 3 июня начал работать Первый Всероссийский Съезд Советов, и большевики из кожи вон лезли, чтобы прорваться на авансцену политики. Газеты их свое дело сделали, и на съезде уже присутствовало 105 ленинских делегатов из общего числа в 777. Все-таки кое-что, хотя и не очень серьезно. Володечка обрадовал собравшихся тем, что его партия готова взять власть в руки, и начал, как всегда, нести свою ахинею, требуя «пролетарско-крестьянскую демократическую республику, в которой вся власть принадлежала бы Советам». И хотя депутаты представляли как раз Советы, они слушать Ульянова не стали. Для них Советы были средством устройства всего общества, а не орудием борьбы за интересы беднейших классов. На Ульянова снова наплевали, несмотря на его истошный вопль «Есть такая партия!!!», и съезд принял резолюцию за доверие Временному правительству и оборону Отечества.

Красин с удовольствием воображал, какие проклятья изрыгал Владимир Ильич в адрес «меньшевистских и эсеровских педерастов».

Однако чем дальше, тем меньше удовлетворения он получал от наблюдения за событиями.

Взбешенный Ленин начал прибегать к тактике уличных беспорядков. Он сумел организовать мощную демонстрацию 18 июня. При наличии денежек вывести на улицу голодных и обнищавших людей было несложно. Питер сотрясли массовые демонстрации во главе с большевиками. В ответ на это правительство Керенского сделало серьезную стратегическую ошибку. Оно решило отвлечь публику от внутренней ситуации успешным наступлением на фронте. Наступление было плохо подготовлено, в войсках вели саботаж агенты большевиков, и оно захлебнулось с большими жертвами. Вместо ожидаемого одобрения протесты захлестнули крупные города. Теперь Ульянов ковал железо, пока оно горячо.

3 июля он вывел на улицы солдат и матросов, за которыми последовали гражданские люди. Растерявшийся Керенский отдал приказ разогнать демонстрации, и верные ему войска открыли огонь. Погибло 400 человек. Участь Временного правительства была предрешена. Оно бездарнейшим образом потеряло поддержку общества. Хотя ЦК большевиков был разгромлен, а Ленин загнан в подполье, теперь уже РСДРП(б) владела умами народа. Красину стало не до смеха.

В конце семнадцатого года он попал в безвыходное положение. Представительство компании было закрыто. Леонид Борисович остался без работы. В стране шла революция, и он никому был не нужен со своим дипломом инженера-технолога. Поболтавшись пару месяцев без дела и ощутив приближение пропасти, бывший кассир партии смирил гордыню и прибрел к своему недругу, волею потусторонних сил неожиданно прорвавшемуся на самый верх власти. До него доходили слухи, что Володечка обмолвился о желательности возвращения Красина в революцию. Ленин принял его в аппарат правительства, а через несколько месяцев сделал наркомом. Ему нужны были опытные коммерсанты, и он мог теперь позволить себе посмотреть на своего бывшего оппонента сверху вниз.