Окоянов - [10]

Антон должен был стать хирургом в третьем колене. Это будущее не вызывало сомнения ни у его отца, хирурга окояновской больницы, ни у него самого до тех пор, пока не пришел срок выпуска из гимназии. Революция пятого года сотрясала страну, и Антон чувствовал потребность в общественных знаниях. Для него было ясно, что прежде чем стать доктором, необходимо свергнуть самодержавие. Поэтому неожиданно для родителей он объявил, что будет поступать на юридическое отделение Казанского университета. Их пути с Алексеем разошлись, а сошлись в декабре семнадцатого года в Нижнем Новгороде, где Антон вскоре стал членом президиума губчека.

Однако в губернской столице Седов, как и его товарищ, долго не задержался. В отличие от Алексея, Антон сам попросился перевести его из Нижнего в родной город. Работа в нижегородской губчека оказалась не по плечу молодому революционеру. Его мечты о будущем обществе никак не совпадали с безжалостным уничтожением классового врага, выливавшимся в бесконечную кровавую карусель. Выросший в семье верующего врача, Антон не мог понять необходимости этого безграничного насилия, будившего в его товарищах самые низкие качества. Только отступать было поздно. За спиной стояли десять лет подпольной работы и немалый вклад в местные революционные события.

Антона не знали в городской организации РСДРП(б) до октябрьского переворота. Он являлся глубоко законспирированным агентом ЦК в губернской судебной палате и проворачивал дела по подкупу судейских и прокурорских чиновников в интересах руководства партии. Чаще всего дело шло об облегчении участи попавшего в заключение функционера. Иногда – о создании условий для побега. Те судьи, которых подкупал Антон, не догадывались, что он действует по заданию большевиков. У Седова было несколько легенд, которые он использовал в таких делах, и образованная им сеть взяткоимцев полагала, что он просто талантливый молодой аферист, дерущий деньги с родни попавших в заключение политических.

Направленный после переворота в губчека по решению Центра, Седов оказался там человеком чужим и повел дело так, как сам считал нужным, а не так, как заправляли его коллеги. Когда в феврале восемнадцатого года ВЧК получила право применять высшую меру на месте без направления дела в трибунал, Антон активно протестовал против этого. Как юрист он понимал, что это открывает шлюзы для кровавой вакханалии. Через несколько месяцев в руководстве партии увидели, какие плоды пожинает революция. От неправедных расправ стоял стон по всей стране. В ту пору, выведенный из себя бесконечными жалобами, Николай Бухарин добился прав специального уполномоченного ЦК для выправления положения в Чрезвычайной Комиссии. Он остановил сотни скороспелых приговоров, но это не решало вопроса. Беззаконие продолжалось. Только в девятнадцатом году благодаря требованиям многих видных членов Совнаркома было принято постановление, запрещающее ВЧК применять расстрелы без проведения дел через трибунал. Это ввело работу в определенное русло. Но настолько сильно было столкновение двух стихий, что оно продолжало перехлестывать через рамки закона. Проливали кровь обе стороны.

А Антон… Антон наотрез отказывался подписывать кое-как проведенные или просто липовые дознания, что во время гражданской войны стало делом обычным. Он видел, что безграничная власть над людьми быстро превращает многих чекистов в преступников, которые даже не подозревают, что делами своими нарушают главные человеческие нормы. На глазах Антона многие его товарищи под влиянием этой атмосферы опускались, начинали пьянствовать, проявляли отклонения в психике. Это вызывало в Седове внутренний протест. Но, считая себя обязанным работать в этой организации, он решил бороться с произволом. Его требования к подчиненным собирать доказательства, проводить допросы, документировать свидетельские показания вызывали глухое раздражение. А то, что он был кооптирован в президиум губчека специально приезжавшим представителем ЦК, порождало самые нелепые слухи. Седов чувствовал, что враждебность и подозрительность со стороны других чекистов по отношению к нему быстро нарастают. Поэтому решил по собственной инициативе разрядить ситуацию – написал заявление о переводе в Окоянов и возглавил там уездную ЧК. Однако и здесь дела шли не лучше. В уездных городах, где все друг друга знали, политические отношения зачастую принимали личный характер, и провинциальные чекисты, как правило, не имевшие точного понимания своей роли, частенько использовали неограниченные полномочия для сведения счетов. Поток жалоб в столицу из глубинки был таким мощным, что в мае девятнадцатого года уездные ЧК были упразднены, а на их месте приказом Дзержинского основаны политические бюро при уездных начальниках милиции, которые продолжали заниматься своей работой как и прежде. Таким образом, чекисты вроде бы ставились под контроль милиции, но как вскоре показала практика, это мало что дало. Накал борьбы диктовался не приказами Москвы, а реальным положением на месте.

В настоящее время Антон выполнял роль заведующего политическим бюро при начальнике окояновской милиции. А в связи с тем, что начальник милиции был еще ранней весной убит при подавлении бунта в Маресеве, Седов исполнял и его должность.