Окончательный приговор - [31]

Самым трудным делом на том, на первом этапе, было правильно сориентироваться в ситуации. Я хорошо помнил команду, которую отдал при приближении к нам спецназа чеченской ФСБ: «Мы не стреляли, мы только что подошли на звук выстрела из РПГ». По большому счету, это не приказ, а только временная установка. Но сказано это было. И стало, видимо, моей ошибкой, потому что сразу настраивало бы следствие против нас в случае, если произойдет разнобой в показаниях. Да, я приказал. Так следовало бы себя вести в той ситуации, чтобы избежать задержания и иметь возможность поймать настоящих бандитов. Я не мог предположить, что с нами даже разговаривать не будут. Приказал едва слышным шепотом. Но услышали ли меня старший лейтенант Корчагин и старший прапорщик Хост, этого я не знал. Обсуждать сказанное мы возможности не имели и выработать единую линию поведения под чужими стволами тоже не успели. В кузове грузовика, когда нас везли, Вальтер хотел что‑то сказать, но тут же получил удар стволом автомата в лицо, и прозвучал приказ всем молчать как рыбы. Удар стволом автомата в лицо, надо сказать, аргумент весомый. С таким аргументом на руках легко убедить каждого.

Я склонен был думать, что мою команду старший лейтенант со старшим прапорщиком слышали. И если бы мы все одно и то же говорили, все прошло бы нормально. Однако при этом обязательно будут допрашивать и подполковника Волоктионова, и полковника Переславцева, которому Волоктионов наверняка уже доложил о ситуации. Они не знают о моей установке членам нашей группы, и могут сказать то, что я передал по связи. И получится разнобой в показаниях. А возможности что‑то передать не только на свободу, но даже в другие камеры Вадиму с Вальтером у меня не было. Обдумав все это и недолго посомневавшись, я решил все же придерживаться первоначального своего плана, чтобы не поставить в дурацкое положение свою группу. Волоктионов может ведь сказать, что вообще не в курсе произошедшего. И Переславцев может так сказать. И вообще связь в здешних горах неустойчивая, с сильными помехами, и можно не все расслышать и правильно понять. В любом случае, других вариантов поведения не было. И на первом этапе это сработало.

А потом стало легче. Потом – это когда нас перевели в следственный изолятор Ростова-на-Дону. Тогда у нас уже появились адвокаты, причем они были приглашены не со стороны, а выставлены от главного разведывательного управления, и с ними можно было разговаривать почти откровенно. Тогда и появилась новая линия поведения.

Давление на нас оказывалось жесткое. Старшему следователю требовались скорейшие признательные показания. Очень хотелось Артуру Юрьевичу представить нам монстрами и маниакальными убийцами. И он старался, не жалел слюны, разбрызгивая ее на допросах во все стороны. Адвокаты посоветовали нам не нагружать организм и психику борьбой со следствием и сознаться, подписать все то, что старший следователь даст подписать, при этом стараться давать показания настолько нелепые, чтобы несоответствие бросалось в глаза. Адвокаты тоже уловили слабые умственные способности старшего следователя, отметив только его тупую упертость, и нашли для нас правильную линию поведения, чтобы потом на суде отказаться от показаний, данных под сильнейшим давлением следствия. Это всегда срабатывает. Так у нас и пошло. Но теперь уже мы могли согласовывать свои действия и могли выслушать советы командования. Не приказы, а именно советы, потому что приказы пока не отдавали.

И так два с половиной года…

* * *

Я даже подполковнику Прокофьеву не пожелал показать, где живет старший лейтенант Корчагин, и попросил его остановить машину совсем в другом конце города. Пришлось ехать на троллейбусе, потом на метро, потом опять на троллейбусе. Вадим, видимо, увидел меня в окно, потому что, когда я поднялся на этаж, он открыл дверь и впустил меня без звонка. На мое счастье, домофон в подъезде не работал.

– Выспался? – вполголоса спросил Вадим.

– Даже переспал. Лишку дал, – сказал я, разуваясь и поддерживая его тон разговора.

Старший лейтенант у нас слегка помешан на чистоте и аккуратности. Это я в своей квартире могу позволить себе пройти в комнату обутым. Корчагин обязательно попросил бы меня разуться, и я снял обувь, не дожидаясь его просьбы.

– Как Вальтер?

– Спит. Температура держится, но невысокая. Позволил себе даже на бок лечь. Во сне повернулся. Значит, к боли уже привык. Оклемается.

– Нужно, чтобы быстрее оклемался. Нас торопят.

– Есть новости? – понял Корчагин.

– Есть, – сказал я, только заглянув в комнату, где на диване спал Вальтер Хост, и сразу проходя на кухню, чтобы не беспокоить спящего.

На кухне лежал свернутый матрац, там спал старший лейтенант.

– Чай? Кофе?

– Чай. Зеленый.

Вадим кивнул и включил газовую плиту.

– Рассказывай.

Я коротко передал содержание беседы и, естественно, содержание документов, которые удалось снять с жесткого диска автомобильного навигатора Альтемира Атабиева.

– И что думаешь?

– Нужно ехать туда. Устал уже так вот прятаться. Пора уже работать всерьез. Нас пытаются даже здесь загнать в угол. Единственный выход – идти встречным курсом. Тем более что зацепка появилась. Майрбеков может что‑то подсказать.