Окончательный диагноз - [21]

Колл вышел, не закрыв за собой дверь, а Гомер повернулся к Райту:

— Ты все слышал, Райт. Берите Пендреда.

Райт вышел из кабинета, оставив старшего инспектора в самом благостном расположении духа.

Гари Ормонд был бандитом. Это определение было исчерпывающим и не требовало дополнительной конкретизации. Гари был символом бандитизма. Он сделал это своей профессией и в отличие от большинства современных недовольных и бесцельно мечущихся юнцов рано выбрал свой жизненный путь, усвоив навыки насилия еще до того, как научился читать. В последующие годы его натура окончательно сформировалась под влиянием характерных занятий — грабежей, воровства, шантажа и насилия, которые он совершал в характерных местах — в частных домах, в пабах, на стадионах, в различных учреждениях. Именно благодаря последнему месту он и познакомился с Пендредами.

Нормальная работа близнецам не грозила. К несчастью, слабоумие, сопутствовавшее их заболеванию, проявлялось у них недостаточно выражение, а потому никто не мог понять, что с ними делать. Не то чтобы они были неразумны, однако полное отсутствие коммуникабельности приводило к тому, что Пендреды не могли успешно выполнять бо́льшую часть профессиональных обязанностей. Поэтому то, что в конце концов они оказались на скотобойне, было в известной мере предопределено.

Именно там и проводил свою жизнь Гари Ормонд.

Он считался царем этой конкретной горы. Он не обладал особой властью за исключением той, которую давало ему устрашение окружающих, однако скотобойня — это такое шумное и оживленное место, изобилующее щелями и закоулками, где никакие официальные лица властвовать не могут. У Гари были помощники и хорошо налаженная методика воровства, которую он всячески охранял. Те, кто не участвовал в этом, должны были держать язык за зубами; поэтому Ормонд разделил всех на две группы — на тех, кто был задействован в его операциях, и на всех остальных.

Ормонд не понимал Пендредов. Реакции у них были противоестественными, а выражения лиц не отражали тех чувств, на которые он рассчитывал, — иными словами их лица не выражали ничего. Они были высокими и крепкими парнями, вполне способными на насилие, однако их реакции противоречили его ожиданиями, ибо они вообще ни на что не реагировали. Поэтому прошло три недели с момента их поступления на скотобойню, прежде чем он решил обсудить с ними их место в этом мире.

Это был один из самых оживленных дней на скотобойне. Она была затоплена целой симфонией звуков: на фоне отдаленных и тем не менее вполне узнаваемых отчаянных криков животных в более высоких регистрах хаотически развивался целый ряд мелодических тем — грохот створок ворот, шум воды, грубый хохот и человеческие голоса. И все это сопровождалось характерной смесью запахов свежей и подсыхавшей крови, дезинфекции и жженой костяной пыли, которые придавали этой разновидности ада объем и неповторимость. Плач по невинно убиенным и вульгарное улюлюканье составляли непрерывный и неизменный саундтрек к работе скотобойни.

Мартин Пендред в застегнутой белой куртке, с ярко-красными резиновыми перчатками на руках, в белой кепке, белых высоких сапогах и с лицом, забрызганным кровью, собирался воспользоваться своим законным двадцатиминутным перерывом. Он уже снял свой длинный прорезиненный передник, усеянный каплями крови с редкими вкраплениями жира и ошметков мяса, и повесил его на крюк. Для того чтобы выйти на улицу, надо было пройти между двумя огромными холодильными камерами по длинному темному коридору, в котором даже летом было холодно. Освещен он был плохо, хотя на стенах отчетливо виднелись следы свежей и старой крови.

Навстречу ему двигался Ормонд в сопровождении высокого худого юнца по имени Эскин; вид Эскина свидетельствовал о его крайне ограниченных мыслительных способностях, и это был тот редкий случай, когда первое впечатление соответствует действительности. Живи он в другую эпоху, он стал бы пушечным мясом или претерпел соответствующую операцию для более успешного занятия попрошайничеством. Однако тот факт, что он родился в конце двадцатого столетия, позволил ему избежать этой социально полезной участи и заставил заняться тем, чем занимались все, подобные ему, — а именно бездумным и жестоким насилием.

— С дороги! — скомандовал он, выглядывая из-за плеча своего босса, ибо коридор был настолько узок, что в нем не могли разминуться двое без того, чтобы кто-нибудь не встал боком к стенке. Услышал это Мартин или нет — неизвестно, по крайней мере он ничем не показал этого. Он даже не посмотрел на Ормонда, что, с точки зрения последнего, было вопиющим оскорблением. Вместо этого Мартин остановился и уставился на видневшуюся впереди дверь.

Ормонд также был вынужден остановиться — и эта перемена правил игры отнюдь не улучшила его настроения. И тогда он решил воспользоваться этой возможностью для демонстрации свода Правил, в соответствии с которыми должны были себя вести все окружавшие его люди. Правила включали в себя почтительное отношение к Ормонду, оказание помощи в осуществлении его воровского траффика и готовность в случае необходимости предоставить ему алиби. На взгляд Ормонда, ни Мартин, ни его брат недостаточно хорошо им соответствовали.