Око за око - [234]

На своем не слишком уверенном английском он спросил об этом у капитана Стэнсфидда.

Офицер удивленно заморгал и пожал плечами.

— Будь я проклят, если знаю ответ на ваш вопрос. Наверное, все дело в том, что подлодки строились в такой ужасной спешке, что инженеры думали только об одном: как бы побыстрее отправить корабль в плавание. Пройдет пара поколений, и в подводных лодках станет гораздо приятнее жить. Впрочем, говорят, что по сравнению с лодками времен прошлой войны наши корабли — настоящий рай для моряков.

Русецки не мог себе представить, что райские кущи могут произрастать в узкой вонючей и шумной трубе, освещенной тусклыми оранжевыми лампами. Уж скорее это христианский ад. Если нынешнее положение вещей является существенным улучшением, остается только пожалеть матросов, которые служили на таких лодках со времен рождения подводного флота.

Мойше с семьей разместили в каюте одного из старших офицеров. Даже по чудовищным стандартам варшавского гетто здесь было тесновато для одного человека, а уж втроем… Впрочем, по сравнению с кубриками простых матросов, чьи койки громоздились в три этажа, их каюта казалась недостижимой роскошью. Подвешенное на проволоке одеяло создавало иллюзию уединения.

— Когда мы плыли из Польши в Англию, — сказала на идиш Ривка, — я боялась, что буду единственной женщиной на корабле, полном матросов. Теперь это меня не пугает. Они совсем не похожи на нацистов и не пытаются воспользоваться нашей беспомощностью.

Мойше задумался, а потом сказал:

— Мы на одной стороне с англичанами, а для нацистов мы были хорошей дичью, на которую разрешили охоту.

— Что значит «хорошая дичь»? — спросил Рейвен.

Он помнил гетто, где голодал и всего боялся, но с тех пор прошел почти год. В жизни маленького мальчика это большой срок. Его шрамы успели зарубцеваться. Как жаль, что страшные воспоминания у взрослых не стираются с такой же легкостью.

После пребывания под водой в течение целого дня — заметим, когда ты находишься в темном тесном месте, время подчиняется своим собственным законам — «Морская нимфа» всплыла. Открылись люки, чтобы впустить внутрь свежий воздух и яркий солнечный свет, который тут же проник в сумрачные помещения подлодки. Никогда зимнее солнце Варшавы или Лондона не казалось Мойше таким ослепительным.

— Мы войдем в Гибралтар, чтобы поменять батареи и взять свежие продукты, — сказал капитан Стэнсфилд Мойше. — Потом вновь совершим погружение и под водой пойдем в Средиземное море на встречу с судном, которое доставит вас в Палестину. — Он нахмурился. — Во всяком случае, таков исходный план. К сожалению, в Средиземном море ощущается заметное присутствие ящеров. Если их авиация столь же активно атакует корабли, как и в океане…

— Что мы будем делать тогда? — спросил Мойше. Стэнсфилд состроил гримасу.

— Я точно не знаю. Вероятно, ваша миссия имеет большое значение: в противном случае в ней не было бы задействовано такое количество людей и ресурсов. Однако у меня нет ни топлива, ни припасов для длительного путешествия, и сейчас никто не знает, удастся ли нам добыть все необходимое. Возможно, ситуация прояснится после того, как я свяжусь с командованием в Лондоне. Будем надеяться, что до худшего не дойдет.

— Да, — кивнул Мойше, — всегда следует рассчитывать на лучшее.

Они с Ривкой и Рейвеном погуляли по палубе «Морской нимфы», пока шла заправка топливом и продовольствием. Зимнее солнце жарило здесь изо всех сил, и бледная кожа очень быстро начала розоветь.

Немцы и итальянцы бомбили Гибралтар еще в те времена, когда в войне участвовали только люди. Затем пришел черед ящеров, которые все делали намного эффективнее. Тем не менее порт остался в руках англичан. Здесь не было мощных военных кораблей, но Мойше заметил еще две подводные лодки. Одна заметно отличалась от «Морской нимфы». Возможно, ее строили не англичане. Неужели ось Берлин — Рим использовала порт, который пыталась уничтожить?

Когда команда лодки задраила люки у них над головой, Мойше ощутил укол в сердце — ему вдруг показалось, что невидимая сила тащит его в темную пещеру. После яркого средиземноморского солнца тусклые лампы подействовали на Русецкого особенно угнетающе. Однако через два часа он снова привык к их оранжевому свету.

Время медленно ползло вперед. Матросы либо спали, либо несли боевое дежурство. Мойше также старался побольше спать, поскольку не мог придумать себе никакого полезного занятия. Еще никогда в жизни он не испытывал такой скуки. Даже в бункере, под полом варшавской квартиры, он мог заниматься любовью с Ривкой. Здесь это было невозможно.

Много времени отнимала возня с Рейвеном. Его сын также скучал и никак не мог понять, почему нельзя выйти в коридор и посмотреть, что делают матросы.

— Так нечестно! — снова и снова повторял он.

Вероятно, он был прав, но выпустить мальчика из каюты Мойше не мог.

«Морская нимфа» плыла на восток, отрезанная от остального мира. «Похоже ли путешествие между мирами на космических кораблях ящеров на то, что происходит сейчас с нами?» — гадал Мойше. Он понимал, что ящерам приходится проводить в своих кораблях гораздо больше времени.