Око тайфуна - [96]
Если индивидуальная психика не способна более справляться с задачей социальной ориентации, а коллективная психика порождает лишь тоталитаризм и стагнацию, не будет ли разумным предположить, что субъектами нового мира окажутся информационно тесно связанные пары и малые группы людей?
Речь идет не о семьях, не о концепции «любовь спасет мир». Под «парой» здесь понимается столь тесное информационное взаимодействие двоих, столь полное растворение их сознаний друг в друге, что люди, составившие пару, не могут считаться независимыми личностями и индивидуумами. Они — элементы. Основа пары. Они — базис надпсихики, целостности иного уровня, столь же далекой от нас, как и психика обезьяноподобного существа, вступающего в палеолитическую революцию.
Можно приветствовать этот мир: он превзойдет все наши чаяния, опрокинет прогнозы футурологов и предвидения фантастов.
Можно бояться: он окажется страшнее и опаснее, чем мы можем себе представить, он взорвет наши представления о морали и нравственности и посмеется над убеждениями/заблуждениями.
Но он будет.
«Наука и мысль», 2003, № 1
Иллюстрации Светланы Строгалевой
ЧАСТЬ 3
ОКО ТАЙФУНА
Оружейники информационного мира
Послесловие к сборнику повестей Андрея Столярова «Малый апокриф» (СПб.: Terra Fantastica, 1992)
© Сергей Переслегин, 1992
Бойтесь старых домов,Бойтесь тайных их чар,Дом тем более жаден, чем он более стар…К. Бальмонт
I
Бояться следует лишь того бога, который называет себя единственным. Мысль человеческая ограничена во временах и пространствах и тем принуждена творить абсолюты.
Абсолюты образуют координатную сетку, упорядочивают мир, в котором живет сознание. Они связывают вещественное, зримое, конкретное.
Конкретен и зрим Господь, всеблагой и вечно пресуществующий, творящий нас по образу и подобию своему. Хоть бы кто объяснил, зачем это ему понадобилось? Вопрос вне системы абсолютов: сколько ни задавай, не слышат. Вещественна и зрима материя, вечная и неуничтожимая, как и Бог; в круговороте своих превращений создающая мысль и творящая чувство: и то, и другое ей чуждо уже потому, что она — вечная.
Включена в систему абсолютов окружающая нас Реальность — реинкарнация единого бога, воплощение первичной материи. Ойкумена. Мир обитаемый. Мир существующий. Мир, обреченный существовать. Театральная сцена с классическим триединством пространства, времени, действия.
Три жука, плотно увешанные регалиями, называют Ойкуменой и считают единственно истинной реальностью свое собственное безвременье: незыблемый Звездный Круг с тремя его радиантами.
Они, конечно, выдуманы. Но как доказать? «…герои романов. Написанных и ненаписанных». Никого уже не удивляет как бы нарочитая сюжетность европейской истории.
В судьбе каждого из смертных хватит материала на забавную повесть или небольшую трагедию.
«…именно история нас погубит. Вряд ли части „спецназа“ сумеют ограничить ее». Неведомый автор страшной сказочки решил посмотреть, что будет, если бросить обыкновенных — слабых и уязвимых, вечно сомневающихся человеков, только и умеющих, что чуточку мыслить, немножко мечтать и осторожно любить-ненавидеть, в поток событий, стремительность которого лежит за пределами их скудного воображения. Жуткий эксперимент, достойный то ли Единственного Бога, то ли равнодушной материи.
Континент пылал. Войны стали страшнее, когда, умирая, обреченный чувствовал, что за смертью уже ничего не последует. Никогда. Мгновение игры подарило личности сознание своей исключительности — как раз за секунду, за час, за день до расплаты. Человек всегда был достаточно логичен, чтобы понять: его душа не нужна Богу, во всяком случае, не нужна такая, как она есть: с сомнениями, и страхами, и тягостными воспоминаниями, и бессмысленными надеждами, и повторами — «кажется, что страдаем, а на самом деле невидимый Автор, морщась, вычеркивает целые главы из жизни» — поэтому бессмертие — миф, даже если оно существует, и, кстати, ни один европеец не предложил позитивной концепции загробной жизни, хоть как-то выходящей за обывательские представления о молочных реках и ангелах, уныло пиликающих на антикварных струнных инструментах. На Западе бессмертие всегда воспринимается, как потеря индивидуальности. Потому что индивидуальность — это одна удивительная жизнь, одного уникального человека. Два полюса одной оси: смерть и антисмерть — страшное наказание, сразу и навсегда разрывающее связи человека и с теми, кого он любит, и с теми, кого он обречен ненавидеть, которое тоже лишает его личности. Собственно, уже греки считали: лучше быть рабом на земле, чем царем в царстве мертвых.
Слово «никогда» — одно из магических понятий, ибо в нем заключен образ Вечности. Трагедия европейца в том, что значение этого потустороннего слова он неосознанно помнит каждый день его короткой жизни, обреченной нечто постичь, обозначить и умереть. Раньше времени встретившись с призраком смерти, сама жизнь превращается в призрак. Существование на грани небытия — плата за успехи бытия.
Иное дело — Восток, где цивилизация оказалась ориентированной не на изменения (иными словами, время и его производные), а на
