Око тайфуна - [6]

— Ты серьезно?

— То есть серьезнее некуда!»

Так разговаривают между собой исследователи Венеры; угадать планету, правда, трудно, но не будем придираться: Спартак Ахметов, безусловно, имеет право писать для десятков миллионов читателей, не знакомых с астрономией.

Киан — биоробот, на Венере у него пробудилась генная память, и он вспомнил, как был когда-то березкой, которую срубили жестокие люди.

Генная память столь часто просыпается в героях псевдофантастики, что не представляется возможным ответить на традиционный вопрос: «Кто у кого украл?» Обезьяна, удирающая от тигра — тоже, кстати, горячечный бред ожившего прошлого.

Приведенная выше цитата является примером психологической недостоверности в словах, а вот перед нами мысли главного героя — он летит над Венерой, ожидает смертельно опасного нападения ос и, естественно, вспоминает возлюбленную: «Гражина тоже полюбила сразу, — думал Ломов другой половиной мозга, — только боялась признаться даже себе. Она вообще не собиралась выходить замуж, хотела делать науку, не понимала, что любовь помогает, а не мешает. У нас будут дети, дочку назовем Зухрой — в честь красавицы Венеры. Нет, к черту Венеру! Дочку назовем Гражиной. Она будет красивой и умной — вся в маму… хотя мои гены тоже чего-нибудь стоят. Гражина Ломова будет носительницей лучшей в мире комбинации генов! Поколения предков, как две реки, текли навстречу друг другу, любили, мучились, работали, чтобы слиться в Гражине Ломовой; какой колоссальный опыт накоплен за столетия!»

Автору, пожалуй, следовало поставить многоточие[3].

Гигантоманией я называю разительное несоответствие между замыслом автора и размахом фантастического приема: по воробьям стреляют не из пушки и даже не из боевого аннигилятора. В целях недопущения подкормки дынь селитрой прилетают инопланетные пришельцы. Чтобы доказать, что нехорошо отцу-исследователю забывать про своего сына, срочно создаются два дубля нашей Земли — в рассказе их называют казбеками. Позволю себе выразить надежду, что при должной экономии можно было обойтись всего одним — Большим дублем — как это сделал для примирения командира корабля и начальника экспедиции другой советский фантаст.

В «Фаэтоне» М. Чернолусского в сопредельное пространство попадает большая группа советских граждан, ни одного из которых мне не удалось запомнить; свою планету фаэты давно разрушили, да и сопредельную Землю они превратили в асфальтовую пустыню.

Герои попадают в город «Желтый дьявол», названный, по-видимому, в честь Алексея Максимовича Горького. Здесь автор начинает критиковать капитализм и защищать идеалы нашей собственной социалистической Родины. (В еще более шаблонной форме, нежели В. Корчагин.)

Выясняется, что книга посвящена борьбе с перебежчиками и невозвращенцами. По мнению М. Чернолусского, все они, изменившие Родине, попадают к фаэтам, которые всячески обижают их и эксплуатируют.

Что ж, для подобной критики капитализма и впрямь необходима параллельная вселенная: если автор, изучая материал, ограничился программным очерком, прочитанным по диагонали, лучше перенести действие на сопредельную Землю — подальше от реальных американцев, шведов или японцев.

Экстремум: живые ископаемые

Произведения писателей-фантастов Е. Попова и Д. Де-Спиллера выделяются даже на уровне уже рассмотренных патологий. Лет на тридцать пережившие свое время, они столь же уместны в нашей литературе, как стадо динозавров на улицах Ленинграда.

«Не улучшилось настроение у Сергея и когда он в Алма-Ате пересел в вертолет, чтобы лететь в горы, в расположение экспедиции Коровина. Не привлекали его внимания ни проплывавшие под вертолетом ярко-зеленые долины с островами еловых лесов, ни голубая гладь Иссык-Куля, ни голые бескрайние громады ребристых каменных хребтов, прорезанных горными потоками и закованных в ледники; он терзался неожиданной неисправностью прибора, хотел быстрее увидеть его своими глазами».

Мне кажется, что литературный уровень повести «Невидий» этим отрывком определяется однозначно. Штамп виден во всем, даже в структуре фраз, напоминающей стиль очерков пятидесятых годов, не говоря уже об абсолютной недостоверности психологии. Дело даже не в том, что нормальный человек не может остаться равнодушным, впервые увидев горы, — бывают исключения: Эрих Людендорф, когда адъютант обратил его внимание на красоту речки Прегель, блеснувшей в лучах заходящего солнца, бросил в ответ: «Незначительное препятствие». (Б. Такман.)

Согласитесь — короткая, точная, безжалостная характеристика будущего военного преступника.

Казалось бы, в распоряжении автора фантастической повести гораздо больше изобразительных средств, нежели у историка, но ничего кроме «он терзался неожиданной неисправностью прибора» Е. Попов написать не сумел; не знаю, с чем это связано, может быть, с талантом автора, может — с уровнем его профессиональной грамотности.

Есть еще третья возможность — с особенностями первоисточника. Ведь оригинал повести Е. Попова в свое время неоднократно переиздавался. Прибор, неисправность которого так огорчала героя, давно разработан фантастикой «ближнего прицела». Это — немцовский интравизор, который не то одну, не то две повести искали, испытывали и налаживали неразлучные Бабкин и Багрецов. Правда, тогда не удалось заставить интравизор просвечивать землю на достаточную глубину.