Окно в природу 2003 - [10]

Четыре недели развивается в гнезде разбуженная теплом жизнь. На последней стадии насиживания гусыня ведет с еще невидимыми птенцами важные разговоры - прислушивается к писку в яйцах и подает нужный голос. Гусак то ли сам чутким слухом улавливает идущие из яиц звуки, то ли гусыня подает ему знак, но он появляется у гнезда, когда в нем вот-вот начнут копошиться зеленовато-желтые пушистые существа... А через неделю гусята, ковыляя вслед за родителями, могут пройти уже более пяти километров. «Удочеренная» их мамаша по-прежнему сохраняет к «родителям» полное доверие, приходит ласково пощипать их одежду и покормиться, приобщая к этому и птенцов, что облегчает наблюдение за всей гусиной колонией и за тем, чему и как гусей следует обучать.

Из яиц гусята появляются с трехдневным запасом желтковой массы, а потом жив будешь тем, что клюнешь. А что полезно клевать, гусята не знают и сначала клюют все подряд. Но постепенно, приглядываясь к родителям, они начинают понимать, что съедобно, а что несъедобно. «Усыновленных» же обучают этому самому важному в жизни делу люди, ползая среди них и пальцем стукая в нужное место. И гусята довольно скоро начинают понимать не только «съедобное - несъедобное», но и «вкусное - невкусное».

И вот приходит время стать на крыло. Как и плаванье, уменье летать у птиц врожденное. Но надо принимать в расчет ветер, который с летунами, не имеющими опыта, может сыграть злую шутку - бывают случаи, птицы, плохо ориентирующиеся в стихии воздушных потоков, разбиваются. Один из самых первых уроков для летунов состоит в том, чтобы понять: взлетать и садиться следует против ветра. Гуси-родители молодое потомство этому учат быстро. Людям птенцов, увидевших свет в инкубаторе, учеба дается труднее. Но, разбегаясь в нужную сторону, они указывают молоди путь против ветра, а падая в нужном месте - побуждают гусей садиться.

Конрад Лоренц пишет еще об одной проблеме, возникавшей, когда гусята бывали пуховичками. У гусей-родителей они никогда не намокали, а те, которых «усыновляли», из воды выбирались намокшими. Пробовали пух смазывать жиром из копчиковой железы гусынь, но птенцы почему-то еще более намокали. После долгих размышлений и наблюдений поняли: гусята, забираясь под крылья матери, терлись о ее перья и накапливали на пуховом своем покрытии статическое электричество, которое воду отталкивало. Попробовали натирать гусят шелковой тканью, и сразу проблема перестала существовать.

Наблюдая гусиные семьи в общей колонии птиц, ученые заметили много всего интересного. Открытием были, например, драки пуховичков по всем правилам взрослых птиц. Мать-гусыня при этом внимательно наблюдает за драчунами, но никогда не вмешается, не прекратит выяснение отношений. Единственное, что сделает, - приютит под крылом совершенно уж затюканного птенца.

Взрослея, гусята принимают участие вместе с родителями в схватках гусиных семей за утверждение себя на возможно более высокой ступени иерархических отношений в стае и таким образом узнают ранг, который родители занимают. «Этот же ранг, - пишет Лоренц, - они автоматически получают сами, и очень смешно наблюдать, как гусь-подросток нахально подходит к взрослому гусаку и, например, отгоняет его от кормушки. Однако увенчаться успехом подобная операция может, только если семья - и, главное, его отец - находится где-нибудь поблизости. Я не раз видел, как гуси низшего ранга задавали страшную трепку отпрыску гусей более высокого ранга, столкнувшись с ним вдали от семьи».

Гусята обычно пасутся рядом с родителями, но стоит появиться угрозе, как они моментально сбиваются в общую группу, а родители, забыв о рангах, распустив крылья, образуют вокруг малышей оборонительное кольцо и так заставляют отступить даже такого ловкого хищника, как ястреб-тетеревятник.

Лоренц не пишет о том, как взаимодействуют дикие гуси с домашними, которых тоже имели на биостанции, но замечает, что у домашних притупились наследственные инстинкты. Но, говоря об инкубации, отмечая и тут «недостатки» домашних гусей, он признает: ни один самый лучший инкубатор не может заменить гусыню-наседку. К помощи домашних гусынь прибегали ученые постоянно, но переносили яйца из-под наседки в момент, когда птенцы вот-вот проклюнутся, чтобы не упустить желанное «запечатленье».

А что касается жизненного пространства и чувства родины, то «для любой птицы родной дом находится там, где она впервые взлетает и исследует окрестности сверху». (Тоже «запечатленье»!) Долина Альма, где искусственно образовано гусиное поселенье, для жизни гусей удобна. Река не замерзает, и птицам нет нужды с приближеньем зимы лететь на юг. Это не значит, однако, что гуси не чувствуют себя исследователями. Они улетают из горной долины на многие километры, «но всегда с видимой радостью возвращаются».

Бывают случаи: гуси, рожденные в пойме Альма, улетали и исчезали. Возможны несчастные случаи, они бывают с птицами не так уж редко, но чаще гуси просто блудили. На биостанцию, в Австрии широко известную, в таких случаях отправляются письма и телеграммы: «Не ваши ли?..» Птиц едут забрать или, если позволяют возможности, просят поймать гусей и отправить на биостанцию в ящике поездом. «Однажды Сибилла (орнитолог - «приемная мать» нескольких птиц) явилась востребовать ящик с заблудившимся гусаком на ближайшую от нас железнодорожную станцию и спросила носильщика, куда пройти, в ответ донеслись громкие призывные крики и гогот: гусак в закрытом ящике узнал ее голос!.. Пусть это покажется сентиментальным, но можно наглядно убедиться, что наши серые гуси остаются там, где нам нужно, главным образом, из-за прочной дружбы с вполне конкретными людьми».