Окно в другое измерение - [21]

— Саша, твоя мама курит?

— Курит.

— А Катя Федорова?

— Курит.

— А ты?

— А я ношу воду, читаю, пишу, гребу на байдарке…

— Саша, что ты будешь делать?

— Буду с тобой разговаривать.

— О чем?

— О том, что я чувствую.

— И что ты чувствуешь?

— Доброту чувствую, радость чувствую, ум чувствую.

— А веселье чувствуешь?

— …Веселье чувствую.

«Люди бывают добрые, светлые, хорошие, обязательные, прекрасные, ответственные, честные, трудолюбивые, обаятельные, великодушные, щедрые, милые, старательные, привлекательные…»

Аня:

— Саша, почему ты за мной ходишь?

Саша:

— Потому что я тебя люблю.

Сашина мама:

— Это он первый раз в любви признался. Раньше говорил: ты мне нравишься, а так — в первый раз сказал. Бедный мой зайчик…

Дорогой Лёва!

Переписала для тебя письмо Алёшиной бабушке.

«…Не могу, не могу, он меня не слышит, он упрямый, он не понимает, я говорю — как в бездонную бочку, ему всё как об стенку горох. Не смотрит в глаза, всё, что и любил, — любить перестал, вырывается, не отзывается на имя, ушел в отказ, сил больше нет, может, зря это всё, всё равно смысла нет, я устала».

Н. В, но вы же молодец, вы всё равно делаете, вы его любите. И всё, что вы говорите и делаете, — оно не пропадает, остаётся с ним, в его душе и памяти. Сейчас оно спит. А потом вдруг новый качественный скачок. Главное — не сдавайтесь.

Я понимаю, мне легко говорить. Я час позанималась, ушла — вы остались. Но всё–таки поверьте мне. Даже если он не отвечает, как будто не слышит, продолжайте. Пусть он знает: что бы у него в душе ни происходило, вы всё равно с ним. Рядом. Ведь он тоже устал. Пережидайте темноту вместе.

Н. В., вы не знаете, что у него внутри происходит. Может, своя безнадежность. Не дайте ему уйти одному. Побудьте с ним. Побудьте с этим.

Обещала рассказать, кто такая Даша.

Даша похожа немного на Уну. Почти не двигается. Ноги навсегда согнуты под неестественным углом. Ладони крепко сжаты в кулаки.

Кормят Дашу через трубку.

Правда, она видит. Но что особенного увидишь, неделями лёжа на спине, кроме потолка. Подсядешь к ней — она хрипло смеётся и пытается приподнять голову.

— У Даши есть какие–нибудь штаны? Ну, взять её из кровати хоть минут на пять. А то она лежит и лежит.

— Доля у неё такая — лежать.

И про Юлю:

— А зачем тебе эти картинки?

— Это я буду с Леной так заниматься. Я тоже сегодня в школе была.

— А что ты там делала?

Юля сидит на кровати. Коротко стрижена. Ноги прикрыты одеялом.

Она ими пользоваться совсем не может.

— Сегодня вечером праздник. Ты пойдёшь?

— Нет, Юля, мне надо в институт.

— Институт? А что это — институт?

Пытаюсь объяснить.

— Ты когда сюда приедешь? Завтра?

— Нет, Юль, на следующей неделе.

— А завтра ты что делаешь? Пойдёшь туда, где большие девочки учатся?

— Да, а потом с мальчиком заниматься.

— А чем ты с ним будешь заниматься?

— Учить писать, читать.

— A–а, он учится читать…

— Ты умеешь?

— Нет. Мне тоже надо учиться читать, — говорит она со взрослой интонацией.

— Юля, сколько тебе лет?

— Не помню, — отвечает она с той же интонацией. — Десять или одиннадцать, не помню.

Думала, с Артёмом у нас всё хорошо. Наладили контакт, не прошло и года. Мальчик заниматься начал.

А вчера был очень плохой день. Артёму недавно сделали операцию. Для укрепления ножных мышц. Не буду вдаваться в подробности. Операция лёгкая, но после неё три недели нельзя стоять. И ходить, понятное дело. Приходится заниматься сидя.

Заниматься сидя Артём НЕНАВИДИТ.

Вот он веселится. Я прихожу. Перекашивается и стучится головой о ручку своего кресла–коляски. Делать ничего не хочет. Вообще.

На лице ненависть.

Разучился всё.

Мне–то больше всего хотелось дать ему как следует по попе. От обиды. Пришлось сдерживаться.

Рассказала об этом Шуриной маме, а она хитро улыбнулась и говорит:

— А это потому, что ты решила, будто всё точно знаешь.

— Что «всё»?

— Как с ним быть, знаешь. А не надо этого знать. Тем более точно.

Дорогой Лёва!

Лодочные сараи стоят у самой воды длинным рядом. Промежутки между ними заросли малиной, которую рвут дети по дороге на пляж. Как–то я заглянула внутрь через щель, но ничего не увидела, кроме лодочных цепей. На крышах сараев сидят чайки, сидела и я там как–то раз, пока грузили байдарки. Там пахнет солью, дымом и рыбой, одним словом — копчением.

Мне в город дали пару копченых рыбин, одну я съела, не выдержав, по дороге домой. Как на меня смотрели прохожие, когда я ела ее прямо так, руками, поставив сумку на парапет набережной! Мои руки тоже стали пахнуть солью, к ним пристали рыбные чешуйки, тогда я вспомнила Рыбацкий Стан. Мы туда плавали, он стоит на каменном мысу: хижина, коптильня, сарай для лодок.

Как рассказывал Женя, ставили всё это двое друзей, Андрюха Орел и Ваня Медведь, потом они поссорились, Ваня построил дом на другой стороне мыса, а Андрей остался на этой.

— Андрюха здесь всегда живет, он и баба его. Она гуляет по полгода, потом он ее бьет и дальше живут.

Мы вошли в дом: у стен две широкие лежанки, одна покрыта тулупом. Маленькое окошко, полутьма. Дверь и стены обиты войлоком на случай морозов, на стенах висят сети, разные хитрые крючки и другие приспособления, полка для посуды. На плите стоит закопченный чайник, и, конечно, пахнет рыбой.