Окнами на Сретенку - [136]

Яша с Майей по-прежнему жили в общежитии, но боялись, что теперь в любой день их могут оттуда выселить. Майя закончила институт и работала на радио в персидской редакции.

В октябре погибла моя кошечка, и после этого пошли всякие неприятности. После счастливого года — несчастливый..

Наша новая заведующая кафедрой, Татьяна Амвросиевна, которая уже много лет проработала в институте, относилась ко мне прекрасно, да и коллеги были дружелюбны, хотя в тот год я ни с кем из них особенно близко не общалась, даже с Таней часто бывали отчуждения. Пожалуй, я больше дружила со студентами: у меня была очень милая иранская группа, которая и училась хорошо, и делилась со мной всеми своими заботами. В группе была талантливая девочка Ира Суркова, писавшая прекрасные сочинения с фантазией и юмором. Была группа урду с очень умными и веселыми ребятами; один из них, Саша Медовой (теперь известный профессор, доктор экономических наук), помогал мне готовиться к экзамену по политэкономии. Не забывали меня и старые мои друзья бенгальцы, я часто с ними общалась. (После прогулки через парк входим в метро: «Лора Борисовна, не доставайте билет, у нас есть», — и проталкивают меня вперед мимо билетерши, которой сразу дают билетов восемь. «Ребятки, но кому я должна?» — «Никому, Лора Борисовна, вы у нас едете зайцем». И показывают мне: сверху и снизу кладут по два билета вверх контрольными корешками, а в середину вкладывают уже использованные билеты. Мошенники!) Весной 1950 года Сережа Цырин пригласил меня на свой концерт, который был устроен на квартире его старого учителя музыки, и в то мрачное для меня время это было как луч солнца.

До описания 1950 года несколько слов о том, что изменилось в жизни людей. В Москве в те годы было построено много новых домов — не «коробочек», те появились позже, а солидных, с украшениями, часто с гранитной облицовкой. Начали строить и высотные дома: Университет, дом на Котельнической набережной и другие. Площадь, где почти двадцать лет назад снесли храм Христа Спасителя, все еще пустовала и была по-прежнему обнесена деревянным забором. Никакой Дворец Советов там не строился. Теперь говорили, что для того, чтобы не было слишком большой амплитуды колебаний башни этого будущего Дворца, надо прежде выстроить вокруг него несколько других высотных домов. В пригородах Москвы строилось множество дачных поселков. Ильинское и Снегири было не узнать. Весь лес, где когда-то мы собирали чернику и землянику, обнесли забором и настроили в нем множество коттеджей, ивы наши на берегу реки срубили, дорога к ним через луг совершенно заросла, вместо нее левее проложили шоссе, и берега Москвы-реки соединял уже не паром, а большой мост. В Снегирях весь мой любимый лес разбили на дачные участки для высшего командования армии, я даже не могла больше найти дорогу в Подпорино, по которой когда-то бегала к оврагу.

Мода тоже изменилась. Все, кто хоть мало-мальски мог себе это позволить, ходили с чернобурками в виде горжеток (морда сзади, на спине, хвост пришивался к шапке) или просто через плечо. Вообще-то это были не чернобурки, а серебристо-черные лисы. Одна за другой дамы нашей кафедры появлялись с такими лисами, эта мода продержалась лет пять-шесть. С платьев и костюмов начали, сначала робко, снимать плечики, было трудно привыкнуть к новым покатым плечам. В ту зиму начали появляться сапожки. Их называли «венгерками», они были совсем невысокие, на каучуковых подошвах и с меховыми отворотами. В магазинах их еще не было видно, их шили, довольно дорого, частные сапожники. Эти сапожки сразу понравились всем, очень уж надоели вечные ботики. Еще в конце 1949 года в продаже появились первые шариковые ручки. Мне очень понравилось писать ими, но паста в них была плохая и запасных стержней не было — открылись специальные мастерские, где их перезаряжали такой же густой и неровно пишущей фиолетовой пастой.

Сталин

Вся страна тогда готовилась к семидесятилетию Сталина. Еще за месяц до юбилея в магазинах начали время от времени появляться «сталинские подарки»: шляпки, сумочки, лучше обычного сшитые блузки и т. п. Сам день отметили необычайно торжественно, в Большом театре, с пионерами, цветами и нескончаемыми славословиями. Телевизоров тогда не было, все слушали трансляцию по радио. Нам разрешили отпустить студентов и уйти домой раньше, чтобы все успели к приемникам. Культ достиг высшего расцвета. Существовало много красивых песен о Сталине, и каждый концерт по заявкам непременно начинался с одной из них. Поэмы о Сталине писались десятками. В день его рождения по радио читали одну, новую, в которой рождение Сталина описывалось подобно появлению Христа — на небе вспыхнула яркая звезда и возвестила о рождении Вождя, простая женщина родила будущего спасителя народов, такое в ту ночь произошло чудо! Многие наживались на этом пустом славословии. Например, в Университете марксизма наш руководитель семинаров по истории ВКП (б), человек неумный и ограниченный, написал диссертацию «Сталин в Великой Отечественной войне». Он нам зачитывал ее, диктовал тезисы, в которых на разные лады повторялось одно и то же, и имя Сталина упоминалось буквально в каждом предложении. Мне в то время вспомнился рассказ Леши Копянидзе: «Я до работы в санатории жил недалеко от озера Рица. Там Сталин отдыхает. Он любит охотиться, и нам с ребятами разрешали ему помогать — мы подгоняли к нему кабанов».