Оккупанты - [6]

– Ноги накрой, никак не согреть. Уж много лет. Мёрзну и всё! Как в партизаны попал. Всё-таки я хочу спать. А пока ноги не согреются, не усну.

Зять прибирался на кухне, мыл посуду, звякал тихонько. Вода шумела в кране. Под этот лёгкий шум Дед уснул крепко и спокойно.

Сумерки прокрались в комнату. Зять вернулся. Шторы задвинул. Прилёг на соседний, малый диванчик. Ноги поджал.

Часы на полке. Мама подарила на новоселье. Круглые, тёмно-коричневые, циферблат чёрный, цифры и стрелки жёлтые. «Кобзарь» называются, от батарейки работают почти бесшумно.

Каждый год, пока был жив отец, мама старалась приехать в гости.

Однажды вернулся с работы – тихо. Решил, что мама вышла в рощицу берёзовую погулять, а она стоит тихонько за занавеской. И столько грусти и усталости в её позе, хотя с невесткой дружили и рады были этому обоюдно.

– И уезжать не хочется, и остаться невозможно. Отец болеет. – Только и сказала тогда.

А теперь вот он летает в Дублин при всякой возможности, скучает без семьи. И лёта – три часа, вроде немного, а не автобус, не попросишь остановиться, где хочется.

Глава 3. В отряде

Зять телевизор включил, звук убрал. Лежал на диванчике, смотрел сквозь прищуренные ресницы за сменой кадров на экране. Вполуха бормотание улавливал без внимания.

Рано было идти спать, среди ночи проснёшься, будешь по квартире шастать.

Дед проснулся, глянул на экран, поискал уютное положение, устроился на диване, поправил подушку. Глаза приоткрыл пошире, вернулся к прежним мыслям. Вспоминал, рассказывал отрывисто:

– Маминой сестры муж, дядька, ещё до войны был коммунистом. Сорок второй год. И говорит моему отцу, завтра сбирайся, пойдём в партизаны. В Белоруссию, в Юховичи. И сына забери. А мне ещё только восемнадцатый годок шёл. Назавтра приходит, как штык, тут как тут! Собрались? А что там собираться? Только подпоясаться. Надели, что возможно. Мама кусок мяса отварила. Каждому в сумку положила, и мы пошли. Пришли, а там наро-о-о-ду набрано! Сотни, тысячи, ёхты! Землянки, снуют люди туда-сюда. Топчемся без смысла, оружия-то нету. Полная неясность.

Дней пять прошло, сразу нас готовят за линию фронта. И шли мы целую неделю. Проводник с нами. Отчаянный такой паренёк. Фронт был южнее станции Невель. Граница Смоленщины. Проводник с нами. Отчаянный такой паренёк Обстреляли нас сильно при переходе. С двух сторон. И с ихней, и с нашей. И мы по канавам, только пульки фьють, фьють. Смерть соловьём заливается. Страшная птица – Смерть. Летает где вздумается, а невидимая со всех сторон. – Дед от волнения глаза прикрыл, помолчал. – Сперва страшно, грохот, канонада, непривычно. Потом пообвык чуть-чуть, но всё равно неприятно, головы не высунуть наверх. Ноябрь. Снежок уже был, а всё равно, где грязь подмёрзла, а где нет, проползли на брюхе, забузыкались в этой каше. Прошли, правда, без всяких потерь. Ночь шли, наутро нас останавливают. Километров пять отошли уже вглубь. Какая-то деревенька. Несколько домов, от остальных лишь трубы торчат, сгорели дома. По тридцать-сорок человек в каждый дом распределили. Жрать как хотело-о-о-сь! Не сказать, как! Вот свари быка, дак всего и уработаю! У нас был завхоз, фамилию уж и не вспомню. Он ездил по деревням, еду собирал. Кормить-то партизан надо. Кто пшеницы даст несколько, кто рожь. И вот эту баланду варили. Так мы перебивались, и начали нас вооружать. Оружие привезли, ротный миномёт, самый маленький калибр. Семьсот грамм один выстрел весил. Пулемёт Дегтярёва. Вооружаемся основательно, а питаемся, как и питались. Что удавалось достать. Молодые, мели всё вподряд, никто не жаловался. Лишь бы брюху бдительность усыпить. Вот так. Потом отправка опять. А перед этим нам столько надавали патронов, пулемётных, автоматных, гранат-лимонок, по две противотанковых гранаты. Еды куда было меньше, чем патронов! Автоматы выдавали командирам взводов, рот, отрядов. У нас-то винтовки. И пошли мы назад. Напоролись на засаду. Ничего там не было, ни деревни, ничего. Перекрёсток какой-то, по-видимому, поджидали нас. Такую стрельбу открыли. Истерика просто! Немецкие пулемёты, знаешь, воют, что собаки злые лают, страху нагоняют. Стреляют поверху, а мы ползком, и перешли тихонько. И вдруг – оттепель! Что это, откуда она взялась? Поперёк зимы. Около Невеля. Ночью шли по озеру, и вода по колено поверх льда. А мы в валёнках, как поплавки дырявые. Намокли, замёрзли окончательно! Ёхты! Добрели до деревни. Уже немецкий тыл. Деревня целая. По домам нас опять распределили. Хозяйка портянки наши собрала, посушить, а мы скорей на печку. Вдруг на улице трескотня, стрельба. Что такое? Выбегаем как есть. А в эту деревню с соседнего гарнизона полицаи вошли. На двух подводах. Пограбить население. Самогоночки, знаешь, туда-сюда. И напоролись на бригаду нашу. Так ночь скоротали. С утра подъём, в Беларусь родимую опять. В отряд приползли, а там тоже голодно, жрать нечего. Опять надо добывать. Как волки, вечно в поисках жратвы. Но народ удивительный, белорусы! Последнюю картошину отдавали. Век не забуду! И мы двигаемся, деревни большие, по сто и больше дворов. А лишь одни трубы торчат. Немец под корень уничтожал.