Оккупанты - [3]

– За дочь спасибо, Дед! Хорошая она. Чуткая и заботливая. Похоже, вся в тебя выросла. И стройная, как школьница, ты-то вон не толстый.

– Я когда на Камчатке служил, пришёл старшина Шалимов и говорит: иди к командиру полка. Оденься в парадное, сапоги начисти. Я всё сделал, прихожу, и меня у знамени части сфотографировали. Где-то дома лежит это фото. Вот так я службе на Камчатке четыре года отдал. Как положено. И в партизанах меня не забыли. Медаль «Партизанская слава» первой степени… наградили.

Как-то нам дали задание мост взорвать, недалеко от Сущёво. Тол дали. Пришли, сверились по карте. У Кирьякова карта была. А как же. И говорит мне, иди под мост. Там метров сто от моста метровые бревёшки лежали. Вот они залегли за них, а я пошёл. Зима, декабрь, снега полно. Пригибаюсь, двигаюсь. Смотрю на мост. Надо же вызнать устройство, стойки, под какими закладывать. Подвязал на две опоры, рассчитал бикфордов шнур так, чтобы до поленницы этой вернуться, где наши. Только завалился за дрова, минуты три-четыре, может, прошло. Как грохнет! Йох-ты! Это тебе не шашка четыреста грамм! Мост вверх подняло. Даже в ушах больно. Помолились, перекрестились и пошли. В Малинки пришли к утру. Нас в сарае зарыли в сено. Знакомые люди хорошие. Мать и две дочки. Спрятали, и мы целый день спали. На другой день Кирьяков пишет донесение, посылает меня в отряд. А это сорок километров. За Себеж, туда, к Ленинграду ближе. Опять меня посылает! Гарнизоны, где немец окопался, мы знаем. Полицаи курсируют, на лошадях и так. Можно очень легко напороться. Или на партизан, если пароль не знаешь. Тоже веселья мало. Пятая, первая, третья партизанские бригады. Большие силы. Подрывники, разведчики. Все в движении. И кто тебе просто так поверит? Надо междубригадный пароль. Раз в сутки менялся. Был он мне даден. Сейчас-то уже его не вспомню. Интересные всякий раз начальники штабов выдумывали. Сроду не догадаешься. И уже вечер. Только я через шоссейную дорогу, которая на Зилупе идёт, перехожу осторожно. И тут меня цап! Их пять, а я один. С винтовкой. А что это, винтовка. Так. Гранаты были ещё. Лимонки. Они мне приказывают – стой! Винтовку не трогаю, лимонку сжал так, в ладошке. Пароль! Сказал. Куда идёшь? Так и так. А вы? Мы из пятой бригады.

И вот я должен был вернуться из отряда назад за сутки. Это восемьдесят километров в оба конца. Из всей группы самый молодой, вот и гоняли связным. Встанешь часа в четыре утречком и пошёл. Маневрируешь по лесам-болотам. Летом-то ещё ничего, а зимой тяжко. Успевал! Командир отряда Рыжко говорит, отдохни. В землянку на ветки еловые заваливаешься, ног не чуешь, пару часов приспишь, и назад, с новым заданием. Вернулся. Баня натоплена. Они в дозоре, местные, точки назначены, где наблюдать, чтобы подход вражеский заметить вовремя.

Жизнь партизанская. В окопе на фронте сидишь – вот он, враг, спереди, сзади свои. А тут? С четырёх сторон. У нас было так. От Себежа пара километров, напоролись партизаны на полицаев. Трое наших, полицаев восемь человек. И посадили в деревне на кол. Всех троих. После этого очень стало строго с паролем. Пароль стали менять через десять часов. Как хочешь, так и действуй. А пароль меняли чаще, чтобы полицаи не схватили. А с пятой бригады полицаев этих потом подловили в деревне от Себежа недалеко. И без разговоров в расход. Без жалости. Сволочей.

А в тех же местах зимой напоролись и мы на засаду. Идём ночью, гоним корову в отряд. Мясо, значит, ходячее. Она вырвалась у нас, и мы бегаем по огороду. Ловим её, глупую. Я, Егор, Кирьяков. А в сарае, в крайнем доме, была немецкая засада. И с нами был такой Олег, местный, добровольно в отряд пришёл. И его сестра выходит на улицу. Знаешь, как раньше в деревне: туалета нет, вышел, оправился за углом. Немцы её схватили и в сарай. Зимой, почти голая, в рубашке. А мы тут носимся за коровой. И они её спрашивают, чего это бегают мужики? Она не растерялась, говорит – местные мужики, вот у такого-то хозяина корова с хлева вырвалась, они её назад загоняют. А если б мы, как планировали, сунулись в сарай, так всем бы крышка. Котлеты бы наделали из нас вместе с коровой. Они ей поверили, а мы дальше ушли. Отряд-то надо кормить. Сто пятьдесят человек!

И вши страшные, тоже проблема. Под мышку сунешь руку, полная жменя. Рубашку снимешь, она трещит и шевелится. Тифом переболели многие, а я нет. Грязь, вши, голод. Свалился с тифом, оставят в этой землянке. Тут уж какой организм, справится или нет. Лечения-то никакого.

И мы воюем, воюем. Все, кто что-то мог, взрослые, дети, все-все, куда только есть возможность дотянуться, добраться, туда и наносили удары. Славы без крови на войне вряд ли добьёшься. Хотя и бились не ради неё. Шли и бились. Я недавно понял, что нас к этому власть готовила. Жёстко готовила. Даже жестоко. Потом это понимание пришло.

Как-то залегли в кювете, фрицев поджидаем, а смотрим – Т-34 прут, пыль коромыслом. Во весь опор. Наши! Что, откуда? И мы их встретили, остановились они. Обнимаемся, махорочкой делятся с нами. Часок, может, какой поулыбались друг дружке. И они опять попёрли, в Латвию. Одни танки, пехоты не было. Числом, верно, двадцать их было. Сорок четвёртый год. Лето. Июль. Нас в лес отвели, начали расформировывать.