Оккупация. Правда и мифы - [8]

Если бы немецкое руководство озаботилось созданием враждебного Сталину правительства России еще до начала операции «Барбаросса», то ход войны мог оказаться для немцев более благоприятным. Кстати, настроенные против коммунистического режима русские военные не имели ничего против украинской и белорусской независимости. Тот же Лукин сетовал, что до сих пор «мы ничего не слыхали об освобождении Украины или Белоруссии. А это означает, что и России не видать свободы и независимости».

Не очень надеялся Михаил Федорович на то, что немцы прислушаются к его советам. Но вот если бы прислушались, то, наверное, выполнили бы задачи плана «Барбаросса» и достигли бы линии Архангельск — Астрахань. Вермахт подкрепили бы десятки союзных русских, украинских и белорусских дивизий, Красная Армия оказалась бы отброшенной к Уралу. Ее боеспособность была бы катастрофически подорвана и зависела только от англо-американской помощи. Не исключено, что на не оккупированной немцами советской территории власть Сталина была бы свергнута и там образовалось какое-нибудь проамериканское правительство.

Но повлиял бы такой сценарий развития событий на итог Второй мировой войны? Вряд ли. Борьба на Восточном фронте не оказывала сколько-нибудь существенного воздействия ни на ход воздушной войны на Западе и битвы за Атлантику, ни на темпы разработки Манхэттенского проекта. На Востоке люфтваффе использовали не более трети своего самолетного парка и менее четверти общего числа истребителей. Как известно, англо-американская авиация завоевала полное господство в воздушном пространстве Германии и разрушила почти все заводы по производству синтетического бензина, к концу 1944 года посадив люфтваффе на землю. В отсутствие Восточного фронта это произошло бы немного позднее, возможно к концу 1945-го. Атомные же бомбы на рейх американцы сбросили бы, наверное, только в 1946-м, когда накопили бы их с дюжину. Все-таки вермахт еще не был разбит, и двух бомб могло не хватить. А уж после капитуляции Берлина Россию, скорее всего, ожидала бы оккупация англо-американскими войсками. Наблюдали бы мы в этом случае «российское экономическое чудо» по образцу германского и японского или попытка модернизации страны по западному образцу провалилась и России грозил бы хаос? Этот вопрос приходится оставить без ответа. Хотя в любом случае при осуществлении подобной альтернативы потери советского населения были бы меньше, чем в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов. Все-таки боевые действия длились бы в этом случае не четыре года, а от силы год-полтора. Населению пришлось бы кормить не 200 германских дивизий, а втрое меньше. И пленных бы немцы не уморили голодом, а поставили под ружье…

Но, конечно же, история развивалась по своим законам, и германские войска были не освободителями, а захватчиками. И больше половины почти четырех миллионов советских военнопленных 1941 года не дожили до весны 1942-го. Уже одно это обстоятельство катастрофически подорвало массовую базу любых возможных в будущем коллаборационистских формирований. Бесчеловечное обращение с пленными, равно как и не оставшееся в тайне «окончательное решение еврейского вопроса», показало и уцелевшим красноармейцам, и мирным жителям истинное лицо «восточной политики» Гитлера.

26 февраля 1943 года Эрих фон дем Бах-Зелевски подчеркивал в одной из директив: «Белоруссия является источником снабжения войсковых частей. Этот источник не должен иссякать. Именно в тех областях, где действуют бандиты, мероприятия по захвату должны достичь хороших результатов, так как здесь полный захват (продовольствия. — Б. С.) означает лишение бандитов жизненно важных для них ресурсов. Каждая тонна зерна, каждая корова, каждая лошадь дороже расстрелянного бандита».

Справедливости ради надо признать, что германские войска на Востоке постоянно испытывали нужду в продовольствии, а в первую военную зиму — и в теплой одежде. Вышедший из немецкого тыла коммунист Борис Васильевич Желваков на допросе 9 февраля 1942 года свидетельствовал: «Питание немцев состояло из маленькой черствой буханки хлеба на три дня, два раза несладкий кофе, один раз суп, который они едят без хлеба… немцам выдавали сладости в небольшой дозе, заставляли колхозников варить им картофель, который с жадностью собаки пожирали». Неудивительно, что голодные солдаты вермахта тащили у крестьян все: и домашнюю птицу, и прочую живность. Разумеется, это не добавляло симпатий к оккупантам. Уже в сентябре 1942 года одна из групп тайной полевой полиции в Белоруссии не слишком оптимистически оценивала настроение местного населения: «Только незначительное меньшинство сегодня действительно настроено пронемецки, основная масса занимает выжидательную позицию, а тайная вражда по отношению к немцам приняла такие размеры, что ее нельзя недооценивать».

Кстати, сельское хозяйство на оккупированных территориях было основательно подорвано не только военными действиями, но и предшествовавшей политикой. Насильственная коллективизация привела к тому, что на протяжении 30-х годов советское население, за исключением узкой привилегированной прослойки в городах, почти никогда не ело досыта. Особенно тяжело приходилось колхозникам, у которых все излишки продовольствия забирались в города и на продажу за границу для обеспечения ускоренной индустриализации.