Оккультные силы СССР - [47]

Барченко вспоминал: «Товарищи заявили мне, что моя работа имеет настолько большое значение, что я должен доложить о ней правительству, председателю ВСНХ товарищу Дзержинскому. По их совету я написал Дзержинскому о своей работе».

Далее ученый продемонстрировал посетителям несколько опытов по обезвешиванию дубового стола. Участники эксперимента сели вокруг стола, сцепив руки, подобно тому как это делается во время спиритических сеансов. Через некоторое время на глазах у изумленных сотрудников ОГПУ стол, оторвавшись от пола, повис в воздухе. Кроме того, Барченко демонстрировал им опыты по фиксации мысли. В специальном черном кабинете в полной темноте находился участник эксперимента, которому предлагалось вообразить ряд геометрических фигур: круг, квадрат, прямоугольник. Особая фототехника производила снимки пространства над головой человека, и на фотографиях возникали круги, квадраты и прямоугольники!

Хозяин дома тогда же написал письмо на имя Феликса Эдмун-довича. Блюмкин в самый короткий срок доставил послание в столицу, и результат не заставил себя долго ждать. Через несколько дней Барченко был приглашен на явочную квартиру ОГПУ на улице Красных Зорь, где с ним тайно встретился высокопоставленный московский чекист, сотрудник Секретного отдела ОГПУ Яков Агранов, специально прибывший для конфиденциального разговора с ученым.

«В беседе с Аграновым я подробно изложил ему теорию о существовании замкнутого научного коллектива в Центральной Азии и проект установления контактов с обладателями его тайн. Агранов отнесся к моим сообщениям положительно…» — вспоминал Барченко.

На высокопоставленного чекиста беседа произвела ошеломляющее впечатление, хотя ничего конкретного тот ученому не сказал. Блюмкину показалось это недостаточным, и, чтобы форсировать ситуацию, он попросил Барченко написать еще одно письмо, теперь уже в адрес коллегии ОГПУ — еженедельного собрания начальников всех отделов. В декабре 1924 года исследователь был вызван в столицу для доклада о своем научном открытии на коллегии ОГПУ.

«Вернувшись через несколько дней в Ленинград, — вспоминал Барченко, — Владимиров сообщил мне, что дела наши идут успешно, что мне следует выехать в Москву для того, чтобы изложить наш проект руководящим работникам ОГПУ. В Москве Владимиров снова свел меня с Аграновым, которого мы посетили у него на квартире, находившейся, как я помню, на одной из улиц, расположенных вблизи зданий ОГПУ. Точного адреса я в памяти не сохранил. При этой встрече Агранов сказал мне, что мое сообщение о замкнутом научном коллективе предполагается поставить на заседание коллегии ОГПУ. Мое предложение — об установлении контактов с носителями тайн Шамбалы на Востоке — имеет шансы быть принятым, и в дальнейшем мне, по-видимому, придется держать в этом отношении деловую связь с членом коллегии ОГПУ Бокием. В тот же или на другой день Владимиров свозил меня к Бокию, который затем поставил мой доклад на коллегию ОГПУ. Заседание коллегии состоялось поздно ночью. Все были сильно утомлены, слушали меня невнимательно. Торопились поскорее кончить с вопросами. В результате при поддержке Бокия и Агранова нам удалось добиться в общем-то благоприятного решения о том, чтобы поручить Бокию ознакомиться детально с содержанием моего проекта и, если из него действительно можно извлечь какую либо пользу, сделать это».

Тогда же Блюмкин и Лейсмер рекомендовали Барченко Глебу Бокию. В частной беседе с начальником Спецотдела Александр Васильевич привлек его внимание к мистическому учению Дюнхор как квинтэссенции древней науки и указал на желательность контактов с Шамбалой, причем нашел понимание Бокия:

«Из совещаний с Нага Навеном, наместником Далай-Ламы в Западном Тибете, я [Барченко] получил санкцию на сообщение большевикам моих научных изысканий в области „древней науки“ через специально созданную группу коммунистов и на установление контактов советского правительства с Шамбалой».

С этого и началась жизнь секретной лаборатории нейро-энергетики при целевом финансировании Спецотделом при ОГПУ, длившаяся 12 лет — вплоть до мая 1937 года.

* * *

Да, в декабре 1924 года, когда Барченко приезжал в Москву для доклада о своем открытии на коллегии ОГПУ, он произвел на начальника Спецотдела сильное впечатление. Несколько месяцев Бокий пребывал в состоянии депрессии и подавленности. Он был прекрасно осведомлен о положении дел в стране и знал, что каждый день без остановки работает человеческая мясорубка ОГПУ. Если во время гражданской войны Глеб Иванович оправдывал необходимость репрессий по отношению к представителям бывшего «правящего класса» и даже шел во главе «красного террора», то несколько лет спустя его стали одолевать сомнения.

И когда зимой 1924 года, после доклада на коллегии, Барченко и Бокий разговорились, ученый произнес фразу, изменившую жизнь обоих собеседников: «…контакт с Шамбалой способен вывести человечество из кровавого тупика безумия, той ожесточенной борьбы, в которой оно безнадежно тонет». Еще больше удивил ученый начальника Спецотдела, сообщив, что ему известно о дружбе Глеба Ивановича с доктором Мокиевским.