Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана - [151]

И Сережка, изредка отплевывая воду, которая окатывала его с головой, бил короткими очередями, разворачивая пулемет то вправо, то влево и даже не слыша, как Никольский покрикивал ему:

– Так, так!.. Добро, боцман!.. Молодец!..

Поворот…

Катер кренится, огибая мыс Крестовый, батареи которого молчат. На берегу виднеются черные фигуры матросов, мелькают вспышки выстрелов – это отряд лейтенанта Ярцева сковал атакой стопятидесятипятимиллиметровую батарею, не давая ей сделать по катерам ни одного залпа.

Кажется, что самое страшное осталось уже позади. Три мили сплошной зоны огня пройдены. Петсамо-воуно становится шире – приближается Лиинахамари.

– Приготовиться к высадке десанта!

Резче взвывают моторы. Сквозь простреленные борта в отсеки хлещут упругие струи ледяной воды. Летит подсеченная пулями колючая щепа палубного настила. Густой дым заволакивает тесное ущелье фиорда…

– Вперед, вперед! – кричит Никольский, давая самый полный газ.

«Палешанин» вылетает на середину Девкиной заводи.

Вот она – Лиинахамари!..

Огромный портовой кран, сорванный взрывом с места, с грохотом рушится в воду. Взлетает на воздух один причал. Немцы жгут бензобаки. Горючее расплывается по земле, подбираясь к пирсам. Горящие языки бензина полыхают уже на волнах, и пламя жадно облизывает сваи причалов. А из огня пожара, из дыма бьют и бьют доты. Содрогаются башни танков, выплевывая на середину рейда багровые сгустки залпов.

«Палешанин» прижимается к берегу и описывает круг по всей полосе прибоя Девкиной заводи, ставя густую дымовую завесу. Сережка теперь целится прямо в черные щели амбразур, из которых выхлестывают тугие струи трассирующих пуль. Прикрываясь дымовой завесой, поставленной Никольским, катера начинают подходить к берегу.

Когда «Палешанин» закончил круг и направился к берегу, около всех пирсов уже стояли катера. Стремителен и страшен первый бросок!.. Десантники, едва успев сделать один шаг, сразу вступали в бой. Никольский направлял свой катер прямо к горящему причалу.

– Боцман, – крикнул он, – готовь швартовы; десант пойдет отсюда!..

Сережка, взяв в руки бухту троса, встал на носу катера и, едва только его борт стукнулся о сваи, вскочил на причал.

Над головой прошла длинная трасса, выпущенная из ближнего дота. Какой-то немец, фигура которого четко выделялась в красном дыму пожара, выстрелил из карабина, постоял немного, словно думая, что делать дальше, и скрылся. Сережка, закрывая руками лицо от жгучих искр, кружившихся в воздухе наподобие вихря, выискивал кнехт или какой-нибудь выступ, за который бы можно было завести швартовы. Но ничего не нашел. Он перекинул трос через плечо, налег на него всем телом, как бурлак, и крикнул:

– Пошел!..

Первым выбрался на берег лейтенант Самаров и, не оглядываясь, исчез в дыму. Скоро оттуда загрохотал его автомат. Следом за ним выскочил старшина Платов со знаменем десанта. И тоже пропал в огне. Никольский что-то кричал, но Сережка не мог разобрать – чтоў и продолжал удерживать своим телом отбиваемый волнами катер. Задыхаясь от едкого дыма, чувствуя, как огонь обжигает лицо, а доски причала жгут подошвы, он достоял до конца, пока последний десантник не сошел на берег, и только тогда спрыгнул на палубу.

«Палешанин» пошел на выход из залива.

– Где катер Шаталина? – спросил Сережка.

– Уже там, – и Никольский рукой в меховой перчатке показал туда, где колыхались густые жирные клубы дыма, в которых один за другим пропадали закончившие высадку торпедные катера. – Уже на выходе!..

Сережка спустился в кубрик и, открыв кран медного лагуна, жадно выпил почти все его содержимое. Потом взвился по трапу на палубу, снова забрался в турель. Немецкие орудия били без точного прицела, стараясь поставить заградительный огонь на фарватере. Трассы еще продолжали пересекать залив с одного берега на другой…

– Ну, поздравляю, все обошлось как надо, – сказал Никольский, и в этот же момент снаряд, пробив палубу посредине между торпедными аппаратами, разорвался в моторном отсеке.

Из люка и пробоины поплыл горький белесый чад. Один мотор заглох. Но второй продолжал работать. Сережка, нащупав ногой скобу трапа, спустился в отсек, заполненный ядовитыми испарениями. Легкие обжигало при каждом вдохе. Электрические лампочки были разбиты, и Сережка крикнул в темноту:

– Живы?

Он на ощупь отыскал тела матросов, в беспамятстве лежащих возле моторов, и одного за другим вытащил их наверх. Катер продолжал идти на одном моторе, устремляясь на север.

– Ранены? – спросил Никольский из рубки.

– Оба, – ответил Сережка. – У Гаврюши раздроблена кисть руки…

Услышав свое имя, тот открыл глаза и сразу закашлялся. Потом, не вставая с палубы, подполз к люку и почти упал в моторный отсек. Матрос понимал одно: катеру нельзя остаться без хода под огнем противника. Набирая в грудь чистого воздуха, Гаврюша нырял вниз, в ядовитую духоту отсека, продолжая работать с моторами одной рукой. А вторая, кровоточа, висела беспомощной плетью.

– Боцман, – предупредил Никольский, – будь наготове… Все может быть!..

– Есть, быть наготове!

Прислушиваясь к стрельбе орудий, бивших по фарватеру, – а вдоль него неслись, не видя один другого в дыму, торпедные катера – Сережка огляделся. Летели над палубой брызги и пена. Морозный ветер студил обожженную кожу лица, тонкий ледок покрывал рубку и выступ турели. Берега снова сжались, образовав узкий каменный коридор. Приближался выход из Петсамо-воуно, а значит, предстояло еще проскочить мимо батареи Нуурониеми и Нуурмиенисетти. Напротив этих мысов дыма уже не было, и в небе снова запылали осветительные снаряды.