Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана - [147]

Поручик шведской армии Густав Агава, молодой парень с голубыми глазами навыкате, медлительный и апатичный ко всему на свете, широко зевнул, прикрывая рот ладонью; на мизинце холодно сверкнул перстень-амулет.

– Да как вам сказать, – неохотно прогудел он в ответ, но тут же оживился: – Вы же знаете, что мы вляпались в эту историю, как неосторожный дачник в коровий блин… Немцам-то что! Они вытерли свои солдатские сапоги и – дальше. А вот нам – шведам… эххх! – Поручик сильно потер свои колени, обтянутые оленьей замшей, и добавил тише: – Впрочем, здесь виноват только наш риксдаг. Мало того, что мы кормили Германию железной рудой, так – шутка ли сказать! – на третий день войны уже пропустили через Швецию немецкие дивизии, идущие на Мурманск. Риксдаг с самого начала был уверен, что Гитлер положит русских на лопатки. Ну, а раз так, то сами понимаете… Платить обещали хорошо…

– Но я слышал, – сказал Суттинен, воспользовавшись новым зевком своего собеседника, – что ваши добровольцы отказались воевать и вернулись на родину.

– Да, – уныло ответил поручик, – это так, но часть еще осталась. Теперь же и попробовал бы вырваться, да вот… не отпускают…

– Кто, риксдаг?

– Нет, немцы… А насчет настроения моих солдат… как бы вам ответить… Во всяком случае, я замечал уже не раз, что добровольцы стреляют в воздух… Так и высаживают все обоймы в небо!.. Это смешно, не правда ли?..

Поручик вяло улыбнулся, словно приглашая финского лейтенанта посмеяться над тем, как воюют его добровольцы, но Суттинену было не до смеха. Дело в том, что он снова воюет. Воюет с русскими. Как это случилось? Очень просто. Углубившись в пограничные районы, Суттинен увидел целые взводы и даже батальоны регулярных финских войск, вновь собранных под эгидой гитлеровского командования!.. Здесь были остатки шюцкора, который не хотел складывать оружие вместе со всей страной, пока есть хоть ничтожная надежда продолжать борьбу с большевиками. Здесь были финские солдаты, которые, не увидев печенгского погрома, еще верили в тесные узы немецко-финского содружества. Наконец, здесь находились и те, кому было просто не вырваться на родину, ибо за каждым их шагом следили капралы, офицеры, следили сами немцы; чуть что не так, сразу – трах! – и лежит суомэлайнен в снегу с простреленной головой…

И лейтенант Рикко Суттинен, которого послали для исполнения пункта второго мирного договора, послал к черту этот договор. Вот и сидит теперь здесь, прислушивается к недалекому гулу стрельбы, разговаривает со шведским волонтером.

* * *

Фон Герделер не хотел идти на Кариквайвиш, но был вынужден подчиниться приказу. Он уже несколько дней жил в ожидании, когда ему присвоят звание генерал-майора. А Кариквайвиш – инструктор понимал это – смерть для любого, кто поднялся на его вершину. На всякий случай он добился смены гарнизона командами эсэсовцев, после чего Дитм опять написал приказ: «…Большой Кариквайвиш должен остаться за немцами как надежный щит, о который разобьются волны русского наступления».

Узнав о том, что команды СС пришли сменить их, солдаты гарнизона, усталые и потрепанные в непрерывных боях, сразу повеселели. Не дожидаясь приказа, они стали укладывать свои пожитки: «Ну ее к черту, эту Голгофу! Теперь пришли спасители. Сами пусть повоюют». Эсэсовцы располагались на новом месте неторопливо и обстоятельно, готовые провести здесь не один день. Покидавшие посты солдаты предлагали довольно странный обмен – вино на воду, и скоро среди вновь прибывших появились первые пьяные…

Знакомя фон Герделера с планом укреплений, Рикко Суттинен говорил:

– Вырубку пулеметных каверн южного выступа следует продолжать бесперебойно. На рассвете подтяните компрессоры к вершине, а то русские уже пытались отбить их у нас. Щиты, которые мы расставили на склонах, не убирайте. Воды очень мало, только для раненых. А щиты задерживают снег, который мы собираем… Вот, пожалуй, и все… Разрешите уводить моих солдат?

– Да, идите. И, – добавил фон Герделер, – лучше бы русским не знать, что они до сих пор имели дело с финнами.

– Это понятно и так, герр оберст. Желаю вам оставаться, чтобы исполнить свой долг до конца… Пойдемте, поручик Агава!

Теперь на большом Кариквайвише оставалось около батальона эсэсовцев, приговоренных стоять до последнего. Обходя подземные казематы и переползая на животе по «лисьим норам» из одной каверны в другую, инструктор все более убеждался, что русские никогда не возьмут Кариквайвиш. Он зашел в машинный отсек, где стучал дизель; осмотрел нижние переходы, в которых эсэсовцы уже работали отбойными молотками, вырубая в граните новые гнезда, и даже посетил лазарет.

– Что это? – спросил он врача, поднявшегося при его появлении навстречу.

– Раненые, герр оберст.

– Я вижу, что раненые. Сколько?

– Семнадцать. Один – при смерти.

На фон Герделера глянули из темноты полные муки глаза вянрикки Таммилехто. «И он здесь», – узнал его оберст. Финский офицер что-то хотел сказать, но страшная боль не давала ему говорить, и только глаза кричали об этой боли, казалось, бросали в лицо инструктору проклятья. Поворачиваясь, чтобы уйти, фон Герделер отчеканил: