Океанский патруль. Книга 2 - [46]

– Ты чего такой злой?.. И рваный, грязный… Мы тебе жрать предлагаем, а ты… Так поступают только звери…

– И финны, – закончил Олави, переводя дыхание и вытирая со лба струйку крови, быстро бежавшую к подбородку. – Мне от вас ничего не надо. Одну пулю – и все!

– Уж чего-чего, а пулю-то получишь, – посулил Кротких.

– А ты молчи, не твое дело! – прикрикнул Никонов. – Иди отсюда, все уходите. Оставьте нас одних.

Все ушли. Никонов взял кофейник, снова наполнил кружку Олави.

– Пей, – резко предложил он, – и рассказывай… Что ты здесь делал?

Олави вскинулся снова и, плюнув в лицо Никонова, выкрикнул:

– Пулю!.. Одну лишь пулю!

Никонов смахнул рукавом плевок, сказал с ледяным бешенством:

– Так, значит, говоришь, пулю тебе? Так и быть, по блату устрою…

Рванул парабеллум и – прямо в лоб, этот грязный исцарапанный лоб.

– На! – сказал он, только выстрела не было, слабо щелкнул курок.

Выбил патрон – думал, заело, – выстрелил снова, и… пистолет, верно служивший ему все время, опять дал осечку.

Олави не выдержал: рухнул грудью на стол, дергаясь плечами, давился злыми солдатскими рыданиями. Никонов, сунув парабеллум в карман и овладев собой, сел напротив пленного, стал не спеша разбирать его затрепанные документы…

В руки ему попалась солдатская книжка, и он с трудом разобрал в ней слово «Кестеньга».

– Так ты из-под Кестеньги? – спросил он.

Олави молча кивнул.

– А как попал сюда?

Олави не ответил. Но когда Никонов взял в руки мутную измятую фотографию, с которой на него глянуло улыбающееся лицо женщины, чем-то напомнившей ему Аглаю, глаза Олави погасли.

– Жена, – понял Никонов и, перевернув фотографию, прочел на обратной стороне: – Petsamo, 1940.

Олави посмотрел на Никонова в упор, и взгляд у него был уже по-человечески светлый.

– Сатана перкеле, – шепотом сказал он, – у меня жена есть, дети… двое детей… Я к ним иду… Чтоб и тебя вот также!..

Никонов понял. Он собрал документы, аккуратно вложил в солдатскую книжку фотографию и передал все это Олави. А когда через полчаса Кротких приоткрыл дверь, то увидел, что оба сидят за столом и мирно разговаривают о чем-то.

– Послушай, Саша, – сказал Никонов, – поищи там чего-нибудь из финского обмундирования. Да получше…

На рассвете Олави вывели во двор и завязали ему глаза. Саша Кротких отвел его далеко от лагеря и сказал:

– Ну теперь иди. Жене от меня привет передать можешь. А вот это наш командир велел тебе отдать, – и он протянул ему пуукко в кожаных ножнах.

Олави сорвал с глаз повязку, поблагодарил:

– Киитос, – и, беря нож, спросил: – А не боишься… а?

Кротких похлопал забинтованной рукой по своему автомату, угрожающе произнес:

– А это что? Я бы тебя сейчас… Вот ты мне, собака, руку прокусил как…

– Мне тоже есть что вспомнить, – начал было Олави, но матрос предупредил его:

– Ты давай иди, иди, а то опять подеремся…

И через несколько дней, таясь от немецких патрульных, Олави добрался до своего дома, стоявшего на окраине города. Волнуясь, постучал в дверь.

Семья ложилась спать, и ему долго не открывали…

Петсамо-воуно

Вахтанг Беридзе вернулся из отпуска только вчера, удивив матросов необыкновенным загаром темно-коричневого цвета. Он привез с собой много южных фруктов, сильно подгнивших в длительной дороге, и банку маслин, которую он показывал всем, аппетитно прищелкивая языком. Соскучившись по команде, он пытался угостить каждого матроса и в первую очередь предлагал эти маслины. Из уважения к командиру матросы брали маслины в рот и спешили поскорей выскочить на палубу, чтобы тут же выплюнуть за борт. Вахтанг привез и молодого вина, но это вино довелось пить – только мичману и боцману.

Сегодня старший лейтенант собирался идти в гости к Рябининым, но его неожиданно вызвал к себе контр-адмирал Сайманов, коротко расспросил о том, как он провел отпуск, и сказал:

– Вы помните тот немецкий «охотник» типа «Альбатрос», который вы когда-то взяли на абордаж?

– Он слишком дорого достался мне, товарищ контр-адмирал, чтобы я мог так скоро забыть его.

Сайманов слегка улыбнулся, отчего тонкие морщинки возле его усталых глаз весело выгнулись кверху.

– А каково настроение команды, после того как вы накормили ее солеными маслинами?

Вахтанг не понял шутки и ответил по-военному:

– Как всегда, моя команда рвется в море.

– Что ж, отлично…

Сайманов встал и, заложив пальцы за отворот кителя, на котором горели выпуклые адмиральские пуговицы, не спеша прошелся по кабинету грузным моряцким шагом. Остановившись у стены, где висела карта морского театра военных действий, он велел Вахтангу подойти ближе и начал с того, что сказал, как бы между прочим:

– Наше наступление в Заполярье, товарищ старший лейтенант, становится делом ближайшего будущего…

Только строгие законы воинской дисциплины, запрещавшие перебивать начальника, удержали Вахтанга от вопросов, и контр-адмирал сурово продолжил:

– На этот раз вам доверяется особо… учтите это, товарищ старший лейтенант, особо ответственная и рискованная операция разведывательного порядка. С целью выбора места для высадки наших десантов вы на немецком «охотнике» должны будете проникнуть вот сюда…

Вахтанг поднял глаза на карту, проследив за рукой Сайманова, и на мгновение даже растерялся. Рука контр-адмирала показывала прямо на гавань Лиинахамари, подходы к которой охранялись мощными батареями мысов Нуурмиенисетти и Нуурониеми.