Океанавты - [50]

Болл вздохнул с облегчением.

— Нет, — сказал он. — Мы же выясняли: ни одна научно-исследовательская организация…

— Погоди, — перебил я, — бионетики могли не знать, что имеют дело с детенышем гиганта-архитевтиса. Насколько мне известно, существует несколько видов этого рода, а многие из них отнюдь не гиганты. Но это во-первых…

— …А во-вторых, — продолжал Болл, — поступившие от Дуговского сведения могут оказаться неполными. Так?

— Верно.

— Тогда мне остается привести другой, я думаю, более веский довод. Прозрачный куб мало похож на аквариум для транспортировки спрута.

— Почему?

— Головоногие, Грэг, очень чувствительны к химическому составу морской воды, к изменению ее газонасыщенности, температуры.

— Понимаю. Но может быть, белые сосочки внутри полусферы и есть следящие датчики? Они ведь все соединяются с приборным ящиком спиральками проводов.

— Не слишком ли много для таких не очень мудреных замеров? Но дело даже не в этом. Я не видел ничего похожего на трубопроводную арматуру для обновления воды. Нет емкостей и насосов. Это все, что угодно, Грэг, только не аквариум.

Ну что ж, доводы веские. Он прав, это, очевидно, не аквариум. Это — картофелеуборочный комбайн, станок для печатания фальшивых денег, электромузыкальный автомат. Или — ближе к истине — сенсолинг. Но почему мне кажется знакомым это странное, верткое, неуловимое в памяти слово?..

«Ти-ти-та… — внезапно и громко запищала морзянка. — Ти-та-та-ти-ти…» Я с изумлением поднял глаза на динамики. Но Болл догадался сразу — смотрел, не мигая, в сторону акварина.

— Грэг, это он, — произнес хрипло, вполголоса. — Почерк его.

По стеклу скользило на приплюснутых присосках щупальце…

Я шагнул к пульту и рванул рукоятку рубильника. Салон мгновенно погрузился в густую мягкую тьму. Морзянка умолкла. Во мраке бесстрастно сверкали квадратики пультовой сигнализации. Я на секунду включил освещение, выключил опять. И так несколько раз. Потом оставил рубильник включенным и бросился к акварину. За стеклом метался кальмар.

Именно метался — точнее не скажешь! Уплывал, возвращался, беспокойно рыскал в воде, будто разыскивал что-то потерянное, и вдруг с непонятной, пугающей яростью бросался на акварин, облепляя поверхность стекла эластичными чашками присосок. Отскакивал, судорожно выгибая щупальца дугой. При этом быстро и хаотично менял окраску тела в невероятно широком диапазоне светло-оранжевых и буро-красных тонов.

— Он чем-то страшно возбужден, — сказал Болл. И не то спросил, не то предположил: — Уж не твоей ли сигнализацией, Грэг?..

Постепенно спрут успокоился, начал бледнеть. Одним из щупалец присосался к стенке бункера, остальные безвольно свесил вниз. Теперь он стал бесцветным и полупрозрачным, как матовое стекло. В центре туловища смутно обозначилось темное пятно чернильного мешка.

— Свен, — сказал я. — Окажи мне любезность: сходи, пожалуйста, в инструментальную кладовую и принеси глицерин.

Болл взглянул на меня исподлобья, внимательно. Спросил:

— Может быть, скажешь — зачем?

— Скажу. Мне пришла в голову мысль попробовать обменяться с кальмаром кое-какой информацией.

— Странная мысль…

Не знаю, достаточно ли она странная для того, чтобы оказаться еще и счастливой. Однако попробовать стоит…

— Кстати, захвати там какую-нибудь неглубокую, но широкую посудину. А я пока подготовлю все остальное.

Пожав плечами, Болл ушел из салона.

Я вынул из шкафа черный свитер и принялся резать его на полоски, не забывая поглядывать в акварин. Погоди, мой хороший, не уплывай! Ты мне нужен сейчас для одного отчаянного эксперимента…

Вернулся Болл. Принес бутыль глицерина и кювету для промывки мелких механических деталей. Стоял — руки в карманы — и молча смотрел на растерзанный свитер. Я вылил глицерин в кювету и бросил туда же нарезанные лоскуты. Руки дрожали от возбуждения.

Внезапно Болл сорвался с места, бросился к пульту. Щелкнул рубильником. Свет за стеклом акварина угас. Болл приволок длинный цилиндрический футляр и вынул из него рулон белой бумаги. Понял…

Я выловил из кюветы две черные пропитанные маслянистой жидкостью полоски и выложил на стекле акварина первую букву. Примитивно, конечно, но что поделаешь — некогда. Завтра придумаем способ общения посовременней… А, черт, в спешке забыл, что надпись следует делать прямую, с той стороны акварина она будет выглядеть так, как удобно кальмару: наоборот.

Готово! Два коротеньких слова: «Кто ты?» Теперь лист бумаги для контрастного фона. Ну, мой хороший, давай!..

Прошла минута. Динамики молчат. Вторая… Ни звука. Провал?.. Смешно и обидно. Для смеха повода лучше и не придумать. Я оглянулся на Болла.

Болл не смеялся. Крутил пальцами карандаш и сосредоточенно глядел на динамики. Я снял бумажный лист, скомкал, отшвырнул прочь. Приплюснув нос к стеклу, затенил ладонями отсветы. Едва-едва различил во мраке неясные контуры щупалец кракена. Кто ты?..

— Грэг, — сказал Болл. — Для него это слишком светло. Он ослеплен и абсолютно ничего, не видит… Попробуем убавить освещение.

Он ушел к пульту, и свет в салоне померк.

— Хватит, — сказал я, уже почти не видя в полумраке собственных рук.

Болл включил настольную лампу, накрыл ее полотенцем, оставив себе узкую полоску света. За акварином — кромешная темь. Кто же ты, никому неведомое, неразгаданное существо?..