Океан. Выпуск одиннадцатый - [121]

Наутро следующего дня шестнадцать членов экипажа на работу не вышли. Накануне все они были в эстонском кабачке и возвратились на судно далеко за полночь.

Калласте уже спал, когда на палубе раздались пьяные крики. Капитан оделся и вышел из каюты. У трапа стоял матрос Рихард Ялокас — тот самый парень, который в день получения известия о присоединении Эстонии к Советскому Союзу кричал об отцовской земле. Ялокас шагнул навстречу капитану и, глубоко засунув руки в карманы, сказал:

— Знаете, кто вы, капитан? — Его качало. Матрос едва держался на ногах.

За спиной у него стояли еще двое. В полутьме Калласте не мог разглядеть их лиц. С бака шагнул к трапу третий. Свет, падавший из иллюминатора, осветил его. Это был Карл Пиик.

— Вы коммунист, капитан! — выкрикнул Ялокас и двинулся к Калласте.

В это же мгновение крепкая рука взяла его за борт пиджака.

— Ты перепутал, приятель, коммунист — я, — сказал Карл Пиик, подтянув к себе пьяного матроса. — Но поговорим мы завтра, а сейчас иди проспись.

О том, что шестнадцать человек отказались работать, доложил капитану Игнасте.

— Они все на баке. Вожаком у них Рихард Ялокас.

— Ялокас? — переспросил капитан. — Да, конечно, Ялокас.

Калласте вспомнил ночной разговор у трапа.

С теми, кто отказался работать, говорил Карл Пиик, когда капитан вместе с Игнасте пришел на бак.

Карл замолчал, увидев капитана. Калласте оглядел собравшихся.

— В чем дело? — спросил он. — Деньги будут выплачены. Начинайте работать. Или уж очень сладка водка Кутмана?

Сидевший на бухте каната Ялокас поднялся.

— Капитан, скажите лучше, куда вы поведете судно из Буэнос-Айреса?

Калласте ждал этого вопроса.

— Я поведу судно в Таллин. На родину. — Он сказал это твердо и повторил: — В Таллин. Вы слышали? У «Каяка» нет другого пути. Это эстонское судно, и оно будет служить Эстонии.

Из судового журнала: «Желающие остаться на берегу: Артемий Андрексон — первый механик, Николай Лаак — второй механик, Иоганос Слусолу — ассистент старшего механика, Яан Зирк — радист, Арнольд Кизи — третий помощник, Манфред Сарапик — матрос, Альберт Ярвина — старший кочегар, Борис Лахт — кочегар, Рейп Меризаар — угольщик, Рихард Ялокас — матрос, Аркадий Раук — младший матрос, Вальтер Саав — младший матрос, Константин Мардзик — матрос, Петер Раук — младший кочегар, Рустан Сунк — угольщик, Герман Кираст — стюард. Всего 16 человек».

Из Таллина приняли радиограмму о национализации эстонского флота и создании Эстонского государственного морского пароходства. А еще через два дня аргентинские газеты сообщили об аресте в ряде портов эстонских судов «Марет», «Хаджюранд», «Коткас», «Сигие», «Курасаар». Были возбуждены судебные дела по задержанию судов «Веннер», «Отто», «Пирег», «Малл».

Газеты на судно принес Игнасте и положил на стол капитану. Капитан прочел сообщения. Суда и порты, в которых их задержали, были ему хорошо известны. Знал он и многих капитанов арестованных судов.

— Не так просто — задержать эти суда… Нет, не просто… — Капитан отложил газеты. — Думаете, и на «Каяк» наложат арест?

— Все может быть, — ответил Игнасте.

В каюту вошел Карл Пиик. Лицо его было радостно.

— Амторг перевел нам из Нью-Йорка через фирму «Мур и Мак Кормик» деньги для расчета с командой. Только что принесли телеграмму.

Лицо Калласте оживилось, но тут же, посуровев, он сказал Карлу:

— Почитайте эти газеты.

Карл Пиик просмотрел подчеркнутые капитаном строчки.

— Круто, — сказал, — круто.

Капитан смотрел в иллюминатор на негритенка, ловившего с причала рыбу. Тот с силой раскручивал над головой леску с грузилом и далеко забрасывал в воду. Когда ему удавалось вытянуть рыбку, он от удовольствия приплясывал, радуясь своей малой добыче. Солнце припекало жарко… Калласте вспомнил о Таллине, о мальчишках, которые вот так же приплясывали, вытянув рыбку, и ему неожиданно подумалось: «Взять бы сейчас билет на пароход, и через две недели дома. Шезлонг, хорошая каюта, в баре тихая музыка…» В Таллине его встретит Гельма.

Он отвернулся от иллюминатора.

— Меня вызвали в портовую префектуру. Что-то затевается нехорошее. Надо срочно получить деньги и рассчитаться с командой.

Над портом плыли звуки. Где-то гремел металл, трещали звонки кранов, с лязгом сталкивались буфера подгоняемых на причалы вагонов. Тонко и одиноко кричал в канале маленький буксирчик. Калласте сошел на причал и зашагал к морской префектуре.

Накануне на вопрос, куда он поведет судно, капитан ответил: «В Таллин». Сказав это, он почувствовал, что с плеч его свалилась огромная тяжесть. Ушло ощущение неуверенности, какой-то раздвоенности, угнетавшее его последнее время. И даже статья в местной газете, в которой его поливали грязью, называя коммунистом, не только не огорчила, а, напротив, обрадовала. И если до этого разговора он постоянно ощущал за спиной пустоту, то теперь у него было твердое убеждение, что он стоит уверенно. Наверное, Рихард Ялокас и автор статьи несказанно удивились бы, узнав, что они в какой-то степени помогли Калласте обрести душевное равновесие. Добиваясь одного, они достигли диаметрально противоположного, так как Калласте, уже не сомневаясь ни на минуту, знал, что он поведет судно в Советский Союз.