Один за другим попадали в воду пять самолетов, сбитых артиллеристами «Гремящего» и «Сокрушительного».
— Все равно в рай не попадете, собачьи души, — говорил комдив-1 Колчин, провожая их глазами. — Все равно в аду будете.
Очередная атака была отбита. Скрылись за горизонтом самолеты. Они улетели на свои аэродромы в Банаке и Бардуфоссе. Над продолжающим движение конвоем наступила странная, непривычная тишина. Она тревожила, томила. От нее еще неспокойнее экипажам транспортов, командам кораблей охранения. В бою знаешь, где опасность, и делаешь свое дело. А сейчас было ясно, что противник затаился и выжидает удобного случая, чтобы нанести очередной удар. Где? Откуда ждать его? Но прошло полчаса, а больше налетов не было. Неужели все? В это никто не мог поверить.
— Сдается мне, что противник выдохся, — сказал командир «Гремящего» комдиву.
— Не спеши с выводами, Антон Иосифович, — осторожно ответил Колчин. Ему и самому казалось, что враг исчерпал свои силы и отказался от дальнейших атак. Но он помнил английскую поговорку: «Слишком хорошо, чтобы быть правдой» — и сказал: — Готовность номер один отменять рано. Подождем.
Прошло еще два часа. Налетов авиации больше не было. Скрылся маячивший все время в хвосте конвоя предвестник бед ненавистный «Чарли». С гидролокационных постов доложили о потере контактов с подводными лодками противника — они настойчиво крались за конвоем сотни миль. Вытянувшись в одну завесу, поддерживая непрерывную связь друг с другом, вражеские субмарины выжидали удобного момента для удара. Но, по всем признакам, так и не дождались, потеряли надежду и отстали.
— Боевая готовность номер два. Команде обедать! — раздался по корабельной трансляции голос вахтенного офицера.
До начала сопровождения советскими кораблями конвой «PQ-18» потерял двенадцать транспортов. В нашей операционной зоне потеряно лишь одно судно — «Кентукки». И то не без помощи английского фрегата. Были потоплены четыре подводные лодки врага, сбит сорок один самолет.
В этот день ни Головко, ни тем более комдивы Колчин и Симонов не предполагали, что бой у Канина Носа будет иметь далеко идущие последствия: после таких потерь противник уже ни разу более не решился использовать в водах Крайнего Севера столь большие массы авиации.
Утром девятнадцатого сентября корабли конвоя стали медленно втягиваться на Северодвинский бар у Архангельска. Они прошли но устью Северной Двины, мимо лесопильных заводов, лесных бирж, мимо полузатопленных черных барж у низких берегов, осторожно лавируя среди тысяч плавающих бревен. Высыпавшие на берег жители прибрежных деревень и поселков приветствовали их. Было холодно, временами с неба сыпал мелкий, перемешанный со снегом дождь. Но одетые в ватники и сапоги люди не замечали его. Сняв шапки, они долго махали выстроившимся на палубах морякам и что-то кричали, сложив рупором ладони. Слов разобрать было нельзя. Ветер относил их в сторону. Вероятно, это были слова восхищения и благодарности. Опасности и испытания, которым подвергались моряки трансатлантических конвоев, были известны всем.
Две недели спустя в Екатерининскую гавань в Полярном благополучно вернулась, отсалютовав двумя выстрелами, подводная лодка «Щ-442». Еще в походе Вася Добрый собственноручно выпилил лобзиком узорчатую рамочку из фанеры. Затем покрыл ее лаком. Получилось красиво. Правда, штурман ненадолго испортил ему настроение, бросив мимоходом:
— Такие рамочки на одесском привозе до войны стоили три рубля десяток. Вряд ли они сумеют украсить чей-нибудь портрет, кроме твоего собственного.
Но Вася оставил этот гнусный выпад без внимания и понес рамочку домой командиру, хотя и знал, что его самого дома нет. Дверь отворила Нина.
— Вот возьмите, — сказал Вася, протягивая рамочку Нине прямо через порог. — На память.
— Тонкая работа, — проговорила Нина, рассматривая подарок. — Вы, Вася, мастер. Как кружево. А почему, собственно, мне?
— Так, — произнес Вася. — Дарю, и баста. — И, постояв секунду, глядя на все еще недоумевающее лицо Нины, решил объяснить: — Очень уважаю капитана третьего ранга. И вас тоже, раз вы его жена. — Он умолк, но тут же внезапно спохватился, залился румянцем до самых ушей: — Не подумайте только, что из подхалимажа к командиру.
Не мог же он признаться жене Шабанова, что чем больше узнает ее мужа, тем больше преклоняется перед ним. Но и стоять так перед дверью было мучительно. Потому он, перешагивая через три ступени, сбежал вниз и крикнул:
— До свидания!
— Фишер сообщил мне, что в Хваль-фиорде в Исландии уже сформирован и готов к отправке в Архангельск новый конвой «PQ-19», — рассказывал Головко Николаеву, Кучерову и Торику в начале октября. — Сорок полностью груженных транспортов с экипажами из добровольцев ждут сигнала о выходе. Но британский премьер-министр лично воспротивился его отправке.
— Какие сейчас у него формальные мотивы? — поинтересовался Торик. — Ведь просто так не запретишь. Не такое сейчас время. Нужно объяснить и нам, да и своему народу.
— В английском языке на этот счет существует специальный термин humbug, — вступил в разговор Николаев. — Что-то вроде «ложь, похожая на правду». Придумать очередной «хамбаг» не так уж сложно.