Океан. Выпуск 8 - [33]

— Эй, там, в погребе! Вы чего, чебуреки-бублики, ушами хлопаете? — Обозвал и тут же спохватился, оглянулся — не услышал ли замкомбрига.

— Это кингстонный ключ упал, — сообщили снизу, прямо из-под ног Казанцева.

— Ну, слава богу, хоть уши целы, — умиротворенно прокомментировал доклад Казанцев.

Лодку раскачивало все больше и больше. Перехватываясь за трубопроводы, к Казанцеву подобрался Вадюня и спросил его:

— Ты чего в миноре? Отказали?

— Отказали.

— И правильно сделали, — тихо, но убежденно произнес Вадюня. — Блажь это.

— Блажь? — вскинулся Казанцев. От возмущения его голова на длинной, тонкой, с нежными синими прожилками шее вылезла из широкого ворота куртки, и он стал похож на черепаху Тортиллу, только еще молодую. — Блажь?! А если я не хочу вот так часами сидеть и пялить глаза на все эти железки?! А если… Если мне все это плешь до мозгов переело?!

— Что «все это»?

— Ну, все! Хотя бы эти дурацкие вахты, подчиненные, вся эта так называемая воспитательная работа — чтобы никто не напился и не наделал дров из нашей боевой техники… Понимаешь, я советский человек, комсомолец, патриот своей Родины. Надо будет — пойду в бой и жизнь отдам без сожаления. Но сейчас вот, в мирное время, я под танки бросаться не желаю. Увольте меня на «гражданку» — и я буду полностью удовлетворен…

— Неубедительно.

Казанцев зло посмотрел на приятеля и, решив его побольнее задеть, умышленно громко протянул:

— Вадюня ты и есть Вадюня. Вадю-унчик…

Лицо Белиловского ярко вспыхнуло, он покосился вправо, влево и зашипел:

— Тише, ты, жердь дубовая, люди же слышат…

Казанцев довольно хохотнул:

— Ха, сенжюст запорожский, за командирский авторитет свой дрожишь? Вот так всю жизнь трепыхаться будешь, волноваться.

— А-а, пусть волнуется Ледовитый океан. Я не ты, я службу люблю, пойми ты это своей дырявой скворечней.

— Ну ладно, кончай дуть балласт… Я это шутя, извини. Хочешь, я у тебя публично извинения попрошу? Мне это уже не впервой.

— Не валяй дурака, Игорь. Помни, что ты пока еще офицер.

— К сожалению… А впрочем, продолжай меня воспитывать. — Казанцев взглянул на часы. — Еще до конца вахты времени навалом.

— Не знаю, какой из тебя инженер получится, но вот клоун из тебя знатный вышел бы. Знаешь, рыжий такой и глупый. — Белиловский обозлился. — Серьезно-то оглядись в отсеках. «Гражданка»… «Гражданка»… Заладил, А ты подумал, куда ты на «гражданке»-то пойдешь? Кому ты там нужен?

— Это я-то? Ну уж ты, братец, загнул — «кому ты нужен»… Я и инженер-дизелист, и системщик, и электрооборудование знаю, и компрессоры, и насосы Да меня на любой завод механиком с руками-ногами возьмут.

— Во, во! На завод! А там те же вахты, только сменами зовутся. Тот же план. Только у нас план БП, а там — производственный. Те же подчиненные. Но здесь они тебя по уставу уважать обязаны, честь тебе отдавать, на «вы» называть, а там хотят — уважут, не захотят — к черту пошлют.

— А-а, знаешь ты много…

Они и дальше продолжали бы спорить, если б из второго отсека не вылетел шалый от счастья старший лейтенант Лобзев. Гулко захлопнув за собой переборочный круглый люк, он, сияющий, постоял мгновение-другое в обалделом онемении и завопил:

— Ур-р-ра-а-а!!!

Все повернулись к нему в недоумении.

— Ур-р-ра-а-а!!! Сын родился!!! Сережка! Во! Только что радиограмму получил: «Поздравляю, родился сын. Назови его сам. Целую, Муза». М-м-м… — Лобзев взасос впился в бланк радиограммы. — Ур-р-аа!

— Что за шум в центральном посту? — раздался с мостика недовольный голос командира.

— Товарищ командир, у старшего лейтенанта Лобзева родился сын, — с готовностью доложил Казанцев. По вахте он сейчас был старшим в центральном посту. — Только что радиограмму получили.

Командир несколько мгновений помолчал и ответил:

— Есть. Старшину команды радистов на мостик. — И тут же щелкнул тумблер включения корабельной трансляции. — В носу! В корме! Говорит командир. Товарищи подводники, только что получено радостное сообщение о том, что в семье старшего лейтенанта Лобзева родился сын. От имени всех нас поздравляю вас, Вячеслав Станиславович, желаю, чтобы сын ваш рос здоровым, крепким, жизнерадостным, радовал родителей и со временем тоже стал подводником. Еще раз поздравляю вас и вашу супругу.

В динамике щелкнуло, торжественная часть закончилась. За обедом сегодня все выпьют «наркомовские» за лобзевского малыша.

В горле рубочного люка завыло — это на мостик выскочил старшина команды радистов Эдик Павлейко. Стройный, подтянутый красавец с маленькими, по-мушкетерски подвитыми усиками, он, казалось, не терял своей франтоватости даже во сне. Все на нем новехонькое, начищенное!

— Товарищ командир, старшина первой статьи Павлейко прибыл по вашему приказанию, — доложил, и ладонь его от пилотки точно в соответствии со Строевым уставом упала вниз и прижалась к бедру. Ну и красив, чертяка! Прямо хоть напоказ! А ругать все равно придется.

— Скажите, Павлейко, с каких это пор офицеры корабля узнают содержание радиограммы раньше командира? Кто ввел у нас этот порядок?

— Товарищ командир, старший лейтенант как сменился с вахты, так и не отходил от дверей радиорубки. Он ждал эту радиограмму. Пришла она открытым текстом прямо в его адрес. Я хотел ее прежде вам доложить, но Лобзев ее у меня из рук вырвал. Дело такое, товарищ командир…