Океан. Выпуск 6 - [33]

До сей поры сохранились и своеобразные обряды, связанные с дельфинами. Если, к примеру, вьетнамский рыбак находит мертвого дельфина в море, он непременно доставляет тело на берег и в течение трех месяцев и шести дней он будет носить на голове траурную повязку. Рыбаки верят, что гибель дельфина вызывает сильные дожди и ураганные ветры. Иные поверья связаны с дельфинами на берегах Амазонки. Тамошние индейцы убеждены, что они способны менять свое обличье и принимают участие в их карнавальных празднествах.

Мировую известность приобрел обитавший у берегов Новой Зеландии дельфин по прозвищу Джек из Пелоруса. Двадцать лет он встречал суда, входившие в пролив, и, словно лоцман, сопровождал их до порта. Джека объявили национальным достоянием, в 1904 году был даже издан специальный правительственный декрет, охраняющий смышленое животное.

Известны десятки достоверных случаев, когда дельфины оказывали помощь тонущим людям, спасали их от акул.

С дельфинами в море веселей. Они постоянно сопровождают судно, почти все они лакомки. Благородные животные мчатся вплотную с бортом, совершают кульбиты, с шумом распахивают дыхала, сипло втягивают воздух, ныряют, выстраиваются по носу и, будто ведущие, стремительно летят перед форштевнем судна в зеленых струях океана.

ПАХАРИ МОРЯ

Поздно вечером приборы нащупывают рыбу. С мостика раздается:

— Отдать со стопора!

Ноздреватая дель, уложенная тяжелыми пластами, начинает шевелиться, раскручиваться, сползает по слипу в океан.

Проходит час, другой.

— Ви-ира-ай.

Надсадно гудит лебедка. Из воды с плеском выбрасываются распорные доски, всплывают кухтыли. Майор[14] стоит между вздрагивающими от натяжения ваерами, крепко уперевшись ногами в дощатую палубу. Лицо прокалено на солнце. Осипшим от просоленного ветра голосом кричит:

— Прибавь оборотов!

Дымятся стопора лебедки. Тросы на пределе: прикоснись — зазвенят.

За слипом пенятся водяные холмы, из-под них тяжело выгребает трал. Начало есть. С первого замета пошла рыбка.

Ночь. Небо звездное. Океан напоминает разрытую пашню. Невысокие волны перекатываются через пологую зыбь. Это не совсем обычно: волна бежит в одну сторону, а зыбь накатывается навстречу. Из иллюминатора виднеется кусочек ночного неба. Оно раскачивается, кренится вместе с луной и звездами. Когда иллюминатор сильно наклоняется, то в поле зрения попадают соседние траулеры. Суда похожи на светящиеся тракторы, бороздящие воду. Воистину: пахари моря!

Но рыбалка — вещь капризная. Сегодня рыба есть, завтра ее не будет. После очередного «пустыря» — подъема трала без рыбы — на мостик врывается старпом, рычит:

— Опять колеса! — Лицо от досады багровое. Неожиданно старпом стихает, скребет пятерней в затылке: — Надо бы сделать перебежку.

— Что ж, пожалуй, — соглашается капитан и почему-то тоже чешет в затылке.

Когда совершаем перебежку, «Волопас» подобен летящей птице. Ощущение полета передается через вибрацию корпуса, свист ветра, вращение локаторных антенн, взрывающуюся пену. Но вот наскочили на косяк, траулер стопорит ход, выметывает сеть и как бы замирает. Теперь «Волопас» похож на лошадь, которую запрягли в плуг. Мы тоже в упряжке. Только постромками служат ваера, а вместо плуга тащим за собою трал.

К вечеру вода вдруг быстро окрашивается. Густой оранжевый цвет наполняет волны. Это делают медузы. Огромное скопление медуз, невесть откуда взявшихся, навалилось на океан, заполонило его поверхность до краев. В оранжевое окрасились не только вода, но и воздух, даже редкие облака тронуты красным оттенком.

Рыба боится медуз, делать тут нечего. Капитан сходу проскакивает красное «пятно». На чистом месте выметываем трал. Часа через три дергаем. Сеть полная! Майор ловким движением расшнуровывает «рыбацкий штык»[15], дергает циновку, с щелчком раскрывается глаголь-гак, гайтан слабнет, скользит по кольцам-восьмеркам, куток распахивается, и на палубу выливается… белая студенистая масса, распространяющая резкий неприятный запах. Сотни, тысячи медуз!

В отличие от красных эти, глубинные, совершенно белые. Размерами медузы с очковое стекло, они правильной круглой формы, сплющены, похожи на линзы. Подобно хрустальному потоку, медузы, вытряхнутые из траловых мешков, скатываются по слипу обратно в море. Запоминающаяся картина! Пореже бы такое.

«МУСОРНАЯ» РЫБА

Капитан основательно «седлает» рыбу. На подвахту выходят все. Даже судовой врач! Аврал захватывает и меня в свой рабочий круговорот. Я иду к боцману, беру робу, сапоги, резиновые перчатки. Боцман одобрительно хлопает по плечу, дает шкерочный нож.

— Сталь особая, рельсовая! Долго не затупится.

Я спускаюсь на рыбофабрику, встаю за рыбодел. Прицеливаюсь, хватаю с транспортера рыбу: крупного плотного хека, отсекаю голову вместе с жаберными крышками, вспарываю брюхо, выскребаю нутро, бросаю тушку на соседний транспортер.

Вначале шкерил по три-четыре рыбины за минуту, потом достиг «потолка», обрабатывая по семь штук. Запястья к концу вахты деревенеют — будто из ледышек. Это с непривычки. Матросы, так те за минуту ошкеривают по 14—16 рыбин. Руки у них быстрые, сноровистые. Разделанные тушки направляются в морозильные камеры, глазируются, упаковываются в картонные короба и по длинным ленточным транспортерам переправляются в трюмы.