Океан. Выпуск 6 - [27]

— Думать даже не смей! — воскликнула Аня, принимаясь трясти его, как пьяного. — У тебя дети, Виктор Иванович! Вовка и Машка! Забыл про них?

— Машенька… — Молчанов вздрогнул, как от удара электрического тока, провел по глазам широкой ладонью, после чего открыл их и осмотрелся. Постепенно лицо его приняло осмысленное выражение, он изумленно взглянул на стоявшую перед ним на коленях Аню.

— Ты?! Ну и силища в тебе, Анька! Совсем не бабская!

— Как раз бабская, Виктор Иванович! Наша сила повыше вашей, мужской. Давай-ка встряхнись, и чтобы больше я тебя не поднимала. Понятно?

— Ладно, иди… — Он потрепал ее по плечу и встал в шлюпке во весь рост. — Эй вы там, рыбы, плывите сюда! — заорал он сиплым, срывающимся басом.

Кривые ножи плавников приотстали, словно косатки и в самом деле побоялись вызова.

…Пятые сутки бросали шлюпку волны бескрайней водяной пустыни. Наташа металась в бреду. Очнувшись на мгновение, она просила пить.

— Леонид Петрович, пить, — беспомощно оглянулась Аня, она поддерживала голову Наташи.

— Воды осталось по сто граммов, — сказал стармех.

— Но ей надо!

— А гребцам?

«Всего сто граммов, по два глотка на человека, — думал Илья, ощущая спиной биение Васиного сердца. — Кто заставит любого из нас поделиться этими последними глотками? Отдать ей — убить себя».

— Пить, дайте пить!

Павлик потянулся к анкерку в ногах боцмана:

— Степаныч, милый, я отказываюсь от своей порции.

Бросив весла, Егоров схватил анкерок и зубами стал раскачивать деревянную пробку.

— Не смейте, боцман! — крикнул ему Вербицкий. — Мы не имеем права брать воду у раненых.

— Я тоже отказываюсь от своей порции, — просипел боцман пересохшим горлом. Наклонив бочонок, он налил в подставленную кружку воды и подал ее Ане.

— Лей еще за меня, — неожиданно для всех сказал Илья.

Аня поднесла кружку Наташе. Захлебываясь, кусая зубами край кружки, она проглотила воду. И сразу очнулась, стала торопливо выбираться из-под брезента.

— Наташа, нельзя!

Рванувшись из рук Ани и Павлика, Наташа зачерпнула за бортом воды, стала пить жадными глотками. Вдруг она отбросила чашку — ее стало рвать. Потом, обессилевшую, ее уложили на дно шлюпки и укрыли брезентом.

— Я умираю, — спокойным и тусклым голосом проговорила она спустя несколько часов.

Аня и Павлик переглянулись.

— Илья! — в отчаянии воскликнула Аня.

Он не поднял головы. Спрятав руки под мышки, он скорчился под Васиной курткой.

— Больно ему, руку разнесло, — словно оправдываясь, сказал Вася.

— Илюша, я тебе хотела… — Голос Наташи прервался, она застонала, ворочая головой. Внезапно она напряглась и затихла.

* * *

Вадим Белощацкий уже второй день нес добровольную вахту на веслах. Как он ухитрялся грести одной рукой, оставалось его секретом, но он греб, сидя рядом с Лойдом. Понуренко и Молчанов отдыхали у ног стармеха, который держал румпель под мышкой и дыханьем отогревал посиневшие руки. Несколько чаек, тявкая совсем по-щенячьи, с любопытством носились над шлюпкой. Темный, как ночь, туман закрывал горизонт.

— Леонид Петрович, она умерла, — сказал Павлик.

— Закрой ее, сынок.

— Умерла! — Стрекачев выпустил весло и всхлипнул.

Сзади его обнял Белощацкий.

— Держись, корешок. Леонид Петрович, похоронить ее надо, — не то спросил, не то предложил он стармеху.

Тот кивнул.

— Свитер и одеяло оставьте.

Вася, оцепенев, смотрел, как раздели Наташу. Мужчины сняли шапки. Илья спрятал голову в колени, плечи его тряслись.

— Прощай, дочка, — глухо сказал Вербицкий, — и прости нас, не доглядели… Спускайте ее, товарищи.

Тело Наташи упало, плеснув холодными брызгами, и, смутно белея, стало погружаться в глубину. Вдруг черная тень мелькнула над ним. Вася отчетливо увидел, как раскрылась громадная хищная пасть косатки… Нет, нет, только не это, не так, не за борт! Надо жить, жить во что бы то ни стало!

* * *

Вечером усилился ветер. Весла выскальзывали из рук.

— По борту! — скомандовал Вербицкий. — Боцман, готовьте плавучий якорь, будем дрейфовать. Кравцов, около вас конец, подайте!

— Есть. — Илья потянулся к сложенному в ногах пеньковому канату и ойкнул от тягучей боли, стрельнувшей от распухшей правой ладони до подмышки. — Не могу, больно! — Сквозь застилавшие глаза слезы он видел, как боцман окоченевшими пальцами старается затянуть конец, крепящий брезентовый конус якоря, и непонятная ненависть заполнила все его существо. «Копаешься, старый дурак. А сам уже мертвец. Сегодня, в крайнем случае завтра, тебя тоже перекусит косатка. Будь покоен, я-то знаю, что с самого начала ты не выпил и капли из анкерка. Я следил за тобой, честный боцман. Подвел нас под монастырь, а теперь захотел подохнуть праведником». — Боцман, вы были нетребовательным командиром, — сказал он и хрипло засмеялся, увидев, что боцман понял его намек. — Вы меня пожалели, а видите, что вышло, а? Ничего, старик, я тебя тоже пожалею. Только не будь правильным, как… как аншпуг, — сказал он, вдруг вспомнив неизвестное для себя морское слово. — Хочешь воды, боцман? Я тебе дам, хочешь?

— У него жар, — сказал Молчанов, притронувшись ко лбу Ильи. — Э-э, да у него с рукой неладно… Не заражение ли?

— Боцман, ну, что там такое? — спросил стармех.