Океан времени - [57]

Ты остановился на пороге,

Не домучился, не перенес,

Недочувствовал всего, что надо.

Но и ты уже моя награда.

Что оплакивать? О чем жалеть?

Что судьбе я громкой изменила?..

Стоило ли? Сам себе ответь.

Не моя во мне, быть может, сила,

И, куда ее ни приложить,

Что-нибудь изменится. Искусство?

Да, но если мертвый хочет жить,

Если в мертвом пробуждаешь чувство,

Можно ли не бросить для него

Даже это… Трудно? Ничего.

Я тебя люблю как наказанье

За ошибки — ведь и я грешна,—

Как ума и рук моих созданье.

Знаю, что на свете я одна

Вывести могу тебя на волю.

Сердце чтобы ожило, страдай!

Я тебя, конечно, не неволю —

Хочешь подвига, себя сломай!

Я с тобою, женщина, подруга,

Цель и совесть. Ты — моя заслуга».

Биографию питает жуть

Государственных или семейных

Уз и невозможность отдохнуть

От насилия весьма идейных

Войн и собственных своих страстей,

Рай и слезы о непоправимом

И мелькание сочтенных дней

После встречи с неисповедимым:

С ликом Истины… И мертвеца

Или с тайной чудного лица.

Солнышко, в тумане ты продрогло

Здесь любви не любят. Вот беда

И не удается Костанжогло

Гоголю, а рожи — хоть куда!

И висит, как мрак «угрюмой нощи»

Дьявола над всеми нами тень,

Словно у добра такой же мощи

Нет. Оно ведь умное, как день,

И в обыденном, обыкновенном,

Тем нужней обманутым и пленным…

В церковь государство обратить

Средние века (а если выйдет?)

Пробуют: кто хочет в небе жить,

Тот пускай и мухи не обидит.

Только вот и убивать, и красть

Предпочли и люди, и народы,

И хоть сказано: от Бога власть,

И нужны границы для свободы» —

Не случайно, кто душою чист —

Хоть настолечко, но анархист.

Хорошо, что Михаил Бакунин

Бился за какой-то Китеж-град

(Вот уж был бы в наши дни приструнен),

Хорошо, что, кроме баррикад,

Есть и в небо парусные лодки

У мечтателей-богатырей,

И Прудон страдает (и Кропоткин)

Очень от стыда за всех людей,

И незабываемо-сурово

То же в обличениях Толстого…

Вот и на тебя управы нет,

И жреца, артиста и вельможи

Отвергаешь ты авторитет,

На великое и не похожий.

Ты один только и признаешь

Над правительствами, над узорной

Славой на земле, чья прелесть ложь, —

Голос проповеди здесь нагорной

Слышишь ты, чем дальше, тем ясней,

И смиряешься лишь перед ней.

24

Я сегодня прихожу к ребенку

Очень нервному, каким я был,

С благодарностью. Сажусь на конку

(Ни трамвай еще не увозил

От вокзала к центру, ни автобус),

Еду с мамой что-то покупать

И смотрю с волнением на глобус

В книжной лавке. Вот бы что узнать:

Синее — моря и океаны,

Разноцветное — чужие страны!

И увидел, только не тогда,

А в изгнании, усталым, взрослым,

Полюбил такие города,

Как Париж и Рим, но только верстам,

Километрам, легшим позади,

Не было дано меня от боли

Вылечить и от моей, в груди

Выношенной, истинной неволи,

Той, перед которой тюрьмы — рай,

Чей призыв «умри!», нет — «умирай!».

Мне к тому нельзя не возвращаться,

Что важнее, чем судьба моя:

Уничтожиться почти, сорваться

В пустоту, но чтобы жизнь твоя

Вдруг с моей пересеклась и обе,

Плюс и минус, чтобы свет зажгли,

Как два электричества. Подобий

Этому в истории земли —

Тысячи… но встречи роковые

Каждому даны как бы впервые.

Знаю, что поэзия в таких

(Глубже не бывает) потрясениях —

Лишь свидетельница… Строк моих

Не боготворю, о сочинениях

Самых знаменитых знаю, что

И они не главная победа:

Это след, а жизнью было то

Нечто до поэзии, до следа,

То, к чему герой или святой

Много ближе, чем поэт любой.

Нет, я не ошибся, повторяя,

А подчас, настойчиво твердя:

Муза правды, самая большая

Из сестер, ты, в образе вождя

Нежного, меня, как иноверца,

Вводишь в злой и сладострастный век

В поисках утраченного сердца,

А не времени… Я, имярек,

Всей моей трагически-животной

Жизнью не любуюсь беззаботно…

Горблюсь под несчастием. Горбат

Каждый: унижает, пригибает

Время. Но чем более томят

Оскорбления, тем озаряет

Мягче твой неугасимый свет.

Плачу, а не выступают слезы.

Я люблю тебя. Несчастий нет.

Есть ошеломляющие грозы,

И под ними не ослабевать

Мне, а начатое продолжать.

Философия для извращений —

Почва благодарная. Отстал

Я от самых искушенных: гений

Строгих предков, видно, удержал.

Но любил я грустно и брезгливо,

Чуть не плача: ах, не то, не то…

Словно комкая нетерпеливо

Чувства… Я занятного Кокто

Признаю, да только мне дороже

Позу ненавидящий до дрожи!

Трогает руками мертвеца

Он цветущее, и все-то вянет,

Чувствуют неладное сердца,

Добрым словом кто его помянет.

И пока еще он не зарыт,

Догадаться, кто это, не смеем.

Он талантливый, он эрудит.

Он бывает Дорианом Греем,

Бедствия его приносит взор,

Он для итальянца Jettator!..

И общественная он опасность,

Но, пока еще не грянул гром,

Нам бы привести балансы в ясность,

Честным насладиться барышом.

Купчики, хозяева отелей

С милыми и многими детьми,

Мы живые, но для наших целей…

Он же, друг мой, наконец пойми:

Ты — мертвец для звуков запредельных,

Он — для ваших комбинаций дельных.

Он чудовище, а ты, а вы?

Что такое ваш уют нормальный?..

Новорожденные и волхвы,

Детский плач и саван погребальный,

Явный и непостижимый план

Жизни и кончающейся муки,

Ваш ли это сытый балаган,

Где вы греете на пользе руки?

Зга произвести бы от «ни зги»,

Чтобы меньше было мелюзги.

Долго обаяние распада

Нас томило. Хорошо на дне.

Байрона уже причислить надо

К полюбившим гибель. И во сне