Окаянные дни Ивана Алексеевича - [10]
"Стратеги дерьмовые!" - буркнул себе под нос Иван Алексеевич, имея в виду не генералов - что немецких, что русских, - а разглагольствующих домочадцев. Леонид мог бы и предположить, даже если бы и ошибся, что Ивану Алексеевичу допустимо не знать, кто такой Клаузевиц. Своевременно оповещен не был, а гимназию не кончил. А де Голля отличал среди прочих только оттого, что удивился его несомненной литературной одаренности. Однако Леонид деликатностью не обременен и все нес и нес про то, что Волга впадает в Каспийское море, а лошади едят сено. И в писаниях своих такой же - ни шагу вперед. Стратег, освоивший единственный артикул - шаг на месте.
- Что яйцами-то понапрасну бряцать! - вспыхнул Иван Алексеевич и тут же извинился перед женой. Ни перед кем за свои слова не извинялся, а перед ней всегда. Столько лет прожила, а все та же неподготовленность и смущение неисчерпаемостью родного языка. - Какое - протестовать?! Что мы можем?! Русские разбиты вдребезги. Судьба России определена на столетие вперед!
За столом испуганно затихли, даже перестали ковырять Леонидовы баклажаны, надоевшие до чертиков. И затихли не из-за гнева хозяина или его детских неприличных слов, а оттого, что знали способность Ивана Алексеевича угадывать целое по отдельным его частям. Этим занятием он еще в юности прославился: по затылку, рукам определять черты лица и даже душевный склад человека, и почти всегда безошибочно. Приятели несли ему фотографии своих невест, просили описать характер будущих жен, - не дай Бог в характере ошибиться! Иван Алексеевич и в этих делах помогал. Так и позже: по каким-то, улавливаемым только им, штрихам происходящего достоверно говорил о будущем. И тоже редко ошибаясь.
В то, что судьба России определена на столетие вперед, Иван Алексеевич верил непоколебимо. Абсолютно. К сентябрю уложены миллионы русских, все разорено, захвачено почти все, где побывал Иван Алексеевич, а уж он поездил по России - ого-го! Россия не может выдюжить третью или четвертую, или уже пятую - как считать! - войну за четыре десятка лет. Немцы тоже могут обессилеть на захваченных просторах, но и с Россией все ясно. Как бы дальше ни пошли дела, на сто лет вперед для нее - все ясно.
- Нынче, - опять принялся топтаться на месте Леонид, - пишут, что немцы и японцы стремятся к уничтожению Англии и Америки. Ни более, ни менее!
Иван Алексеевич снизошел:
- Да, много у них работы впереди. А ведь еще и Россию надо до конца добить, и Китай. Однако что они собираются делать потом? Не привязан медведь не пляшет.
- Совершенно верно! - обрадовался Леонид вступлению Ивана Алексеевича в беседу. - Великий Клаузевиц так и говорит о стратегии: полководец! прежде выясни, чего ты хочешь достичь в ходе войны и с ее помощью? Но сколько я ни слушаю этих немцев, четкого ответа не нахожу.
- Им нельзя отступать - вот и вся стратегия.
- Позвольте заметить, Иван Алексеевич, совет ваш тривиален. Разумеется, им нельзя отступать. Однако ж не только отступают, бегут! Ведь только бегом за два с половиной месяца можно очутиться под Лугой!
- Да немцам нельзя отступать! - рявкнул Иван Алексеевич. - Если они отступят, то второй раз туда, где нынче, уже не попадут.
Леонид остолбенел:
- Вы полагаете, они могут отступить? Хотя чем черт не шутит... Иван Алексеевич, вы это всерьез? - Леонид перешел на шепот, вообразил, видно, что находится на секретном совещании. - Думаете, есть надежда? Только не мистифицируйте нас, Бога ради. Вы же знаете, как мы верим вашему провидческому дару. - Шумно встрепенулся: - А ведь действительно! Если поднять народы не только Европы, но и всего прогрессивного мира... То есть именно все прогрессивные народы без исключения. И если данные прогрессивные народы...
- Тьфу ты! - Иван Алексеевич встал из-за стола. - Это что ж за штука такая - прогрессивные народы? Где вычитали? В любом народе - все есть! Вон у советских два Михаила - Шолохов и Зощенко - про народ пишут. И у каждого свой и ничего схожего! Под этой крышей все из России. И все разные. Кого в совет рабочих депутатов можно, если грядки копает, а кто только для совета дворянских и дотягивает!.. Нашему народу и книжки несли, и волю, и всеобщие тайные выборы. А ему все по ... - Он покосился на Веру Николаевну. - А ему все едино: что тайные, что явные. Каждый себе на уме. Каждый - сам. Мне один мужичок говорил: "Я хорош, я добер, пока воли не дать. А дай волю, я первым разбойником, первым грабителем, первым пьяницей окажусь". - В дверях Иван Алексеевич остановился и с остервенением живописал оцепеневшему собранию: Шинель внакидку, картуз на затылке, широкий, коротконогий. Телячьи ресницы, и не останавливаясь жует подсолнухи. И от нажеванных семечек на молодых, животно-первобытных губах молоко... Эти типы, господа, были и будут. Из любого вашего прогрессивного народа любых набрать можно. Из нас, как из дерева, все можно вытесать - и икону, и дубину!
У себя в кабинете он достал фляжку и разом выпил полстакана коньяка.
Русские разбиты вдребезги. А может, это и хорошо? Благоприятствует желанному освобождению... Два месяца назад, объявляя, что вновь настали окаянные дни, предвидел - придут и более окаянные. Такое и наступило: все окаянней и окаянней становятся и дни, и ночи.
«Если ты покинешь родной дом, умрешь среди чужаков», — предупреждала мать Ирму Витале. Но после смерти матери всё труднее оставаться в родном доме: в нищей деревне бесприданнице невозможно выйти замуж и невозможно содержать себя собственным трудом. Ирма набирается духа и одна отправляется в далекое странствие — перебирается в Америку, чтобы жить в большом городе и шить нарядные платья для изящных дам. Знакомясь с чужой землей и новыми людьми, переживая невзгоды и достигая успеха, Ирма обнаруживает, что может дать миру больше, чем лишь свой талант обращаться с иголкой и ниткой. Вдохновляющая история о силе и решимости молодой итальянки, которая путешествует по миру в 1880-х годах, — дебютный роман писательницы.
Жизнеописание Хуана Факундо Кироги — произведение смешанного жанра, все сошлось в нем — политика, философия, этнография, история, культурология и художественное начало, но не рядоположенное, а сплавленное в такое произведение, которое, по формальным признакам не являясь художественным творчеством, является таковым по сути, потому что оно дает нам то, чего мы ждем от искусства и что доступно только искусству,— образную полноту мира, образ действительности, который соединяет в это высшее единство все аспекты и планы книги, подобно тому как сплавляет реальная жизнь в единство все стороны бытия.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Действие исторического романа итальянской писательницы разворачивается во второй половине XV века. В центре книги образ герцога Миланского, одного из последних правителей выдающейся династии Сфорца. Рассказывая историю стремительного восхождения и столь же стремительного падения герцога Лудовико, писательница придерживается строгой историчности в изложении событий и в то же время облекает свое повествование в занимательно-беллетристическую форму.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В основу романов Владимира Ларионовича Якимова положен исторический материал, мало известный широкой публике. Роман «За рубежом и на Москве», публикуемый в данном томе, повествует об установлении царём Алексеем Михайловичем связей с зарубежными странами. С середины XVII века при дворе Тишайшего всё сильнее и смелее проявляется тяга к европейской культуре. Понимая необходимость выхода России из духовной изоляции, государь и его ближайшие сподвижники организуют ряд посольских экспедиций в страны Европы, прививают новшества на российской почве.