Охвен. Аунуксиста - [19]

Однажды, тупо глядя перед собой, пробиваясь в пот вместе с каждым гребнем волны, на который взлетала ладья, он, вдруг, осознал, что даже ни о чем не думает. Сидит, как пес на цепи, не замечая пролетающего мимо драгоценного времени. Дома бы от скуки с ума бы сошел. А здесь — ничего, пусто.

«Так что же делать?» — с ощутимым скрипом пронеслась мысль, первая, пожалуй, за весь сегодняшний день. От ошейника избавиться пока не удается, сдернуть привязь — тоже. После того показательного удушения зазевавшего викинга, на него поглядывают, ожидая сюрпризов, а он сидит и медленно превращается в животное. Надо что-то делать, что-то думать. «Песню что ли спеть?» — подумал Охвен, но тут же отказался от этой затеи: даже дома вокалом никогда не увлекался. «Надо слушать, что говорят, эти викинги. Ловить каждое слово. Вдруг да удастся язык их понять!» — решил Охвен, к тому же в дракаре постоянно поддерживался какой-то разговор. Эти суровые на вид мужики любили поболтать, как добрые на вид женщины.

Но спокойно вслушиваться в разговоры удалось не долго: они вошли в бухту, окруженную с трех сторон землей, потом кто-то заиграл в рог, и с берега ему тотчас же ответили. Дракар вернулся на родную землю.

2

Охвен прибился к этой земле вместе с дракаром. Страсть к путешествиям, взращенная, было, на олонецкой земле, откуда он до этой осени не отлучался, угасла, не оставив даже уголька. Его вывели навстречу шумной встречающей и такой счастливой толпе в ошейнике и поводке, как собаку. Охвену, почему-то, было стыдно за себя, он прятал глаза в землю, пробираясь между мужчинами, детьми и женщинами. Он даже не сообразил, что нужно было попытаться осмотреться на всякий случай, подмечая про себя любые маловажные детали. Об этом Охвен подумал гораздо позднее, когда его торопливо запихнули в прижатый к гигантскому камню сарай.

Внутри был лишь грубо очерченный простыми булыжниками очаг, соломенная подстилка и кое-как сколоченный топчан. Но на сегодняшний день этого было более чем достаточно. Лишь бы земля не уходила из-под ног и не колыхалась. Охвен почти ненавидел море.

Дверь в сарай была на вид прочной и даже не шевельнулась, когда он попробовал ее толкнуть плечом: запоры тоже были на совесть. Стены были сделаны из плотно пригнанных друг к другу бревен. Лишь под самой крышей, до которой можно было легко допрыгнуть, были, вне всякого сомнения, искусственные щели: чтоб хоть какой-то свет проходил.

Охвен, не знакомый пока с тюрьмами, не мог взять в толк, для каких целей было изначально приспособлено это строение. Но он не стал голову ломать, лег на топчан, предварительно набросав на него целый ворох сена, выбирая посвежее и посуше. Едва только голова коснулась подобия подушки, как организм, измученный долгим морским переходом, сказал «кранты» и выключил сознание.

Карел спал, словно в беспамятстве, не видя снов, не слыша шума радостного праздника, который устроили на этом хуторе по поводу возвращения Рагнира сотоварищи. Команда дракара разошлась по домам, у кого они были. Ну, а кто не был обременен жилищами, отправились в Орхус, где можно было лихо покутить на постоялых дворах, просаживая полученную за поход плату.

Охвен не слышал, как поздним вечером дверь в его пристанище отворилась и полупьяный Рагнир показывал своему сыну, тоже Рагниру, на неподвижно лежащего человека, говоря при этом:

— Вот, сын, привез я тебе зверя. Будешь его воспитывать, как свою собаку. Только учти — это карел — ливвик. Они очень своенравны. Сделаешь из него человека, точнее — послушного раба, значит — готов пойти со мной в поход.

Сказал это и захохотал во всю глотку: очень уж понравилась самому фраза про раба. Сын засмеялся вместе с ним. Глаза его при этом в мерцающем свете факела горели дьявольским красным огнем, изучающее разглядывая жертву. Он был готов хоть сейчас доказать отцу, что этот никчемный человек будет выполнять все прихоти.

Рагнир — старший, видимо понял нетерпение своего потомка и сказал:

— Завтра начнешь его обучать. Сегодня у нас праздник. Есть гораздо более важные дела. Пошли!

А Охвен проснулся среди ночи, внезапно открыв глаза. Он присел на топчане и сквозь лунный свет, пробивающийся щелями, увидел у двери кувшин и краюху хлеба. Кто-то вспомнил о новом пленнике и принес ему еды. Охвен схватился за кувшин и с удивлением обнаружил в нем не просто воду, а молоко. Пища была проглочена молниеносно, после чего Охвен даже немного осоловел: давно он не питался так питательно, как сейчас. Он лег на топчан и снова крепко заснул. Он проспал бы до следующей ночи, если бы про него не вспомнили страдающие похмельной апатией хозяева хутора.

Пришедшие рабы растолкали Охвена и за поводок привели к Рагниру, сидевшему во дворе с наброшенной на плечи шубой. Он держал ноги в кадушке с горячей водой, и слуги постоянно ее ему подливали. Викинг мучился похмельем, организм не принимал браги, облегчение не наступало.

— Позовите Рагнира, — распорядился он.

Сын пришел и хмуро взглянул на Охвена: он помнил, что ему нужно делать, но сегодня заниматься этим было просто лень. Карел оказался чуть выше датчанина, но у того плечи были шире, а ноги толще и кривее. Лицо Охвена более располагало к разговору: выражение простодушных больших голубых глаз было такое, что ему можно было доверить тайное желание и хотелось угостить пирожком. Рагнир же с постоянно открытым ртом имел выражение лица, скорее, нахальное, и ему хотелось просто дать в морду, не пытаясь завязать доверительный разговор.