Охотники за каучуком - [105]

Шаутер угрюмо отказывается от предложенной сигары. Достает из кармана толстую обгорелую трубку, которую всегда носит с собой. За долгие годы он обгрыз и изуродовал ее своими длинными желтыми клыками.

Выдыхает облако густого вонючего дыма и ворчит:

— Паршивые времена!

— Времена великих свершений, — возражает губернатор. — Братья Даллье основали компанию «Малай раббер эстейтс».

— А Робертс и ван Ромелаар уже спелись с ними! — не скрывает злости Шаутер.

— Робертс?

— Тот самый, о котором я вам как-то рассказывал! Вместе с которым я был у вас в семьдесят первом году! Жуки его доконали. Я и не обижаюсь на него за то, что он занялся каучуком. Теперь мне и самому придется сделать то же!

Гнев еще клокочет в нем.

— Надо же им было снюхаться именно с этим фантазером!

— Правительство Великобритании весьма заинтересовано в предприятиях подобного рода.

Шаутер обескуражен.

— А ведь одно время вся эта затея с каучуком была правительству глубоко безразлична!

— В настоящее время оно принимает самое живое участие во всем, что связано с каучуком. Особенно здесь у нас — и прежде всего в акционерных обществах! Не думаю, чтобы в этом вопросе могло что-нибудь измениться. Быть может, для вас тоже было бы наиболее удачным решением примкнуть к такому обществу.

Голос Шаутера звучит глухо.

— Этого все равно не миновать! Это-то мне ясно. На моей плантации дела идут из рук вон плохо. Все участки надо засаживать заново. Сэр! Я не в очень-то хороших отношениях с директором ботанического сада. Если бы вы… если бы вы взяли на себя труд попросить его… ведь я из-за этого и приехал…

— Да с удовольствием!

Видно, что у Шаутера гора с плеч свалилась.

— Как видите, дело идет на лад, — продолжает губернатор. — Осуществляется и мой план! В Пераке, в Пуло-Пинанге, здесь, в Сингапуре… Короче говоря, я приказал, чтобы туземцы сажали гевею на своих полях!

— На полях туземцев?

— Да! Когда-нибудь эти поля станут главным богатством Англии!

Шаутер только качает головой от удивления. Но вдруг у него вырывается:

— Постойте! А ведь тут что-то есть!

Он ударяет кулаком по столу.

— Блестящая идея, сэр!

Губернатор кивает, медленно, словно видит перед собой осязаемые черты будущего.

Уже через несколько лет все каучуковое хозяйство Британской Малайи складывалось из двух принципиально различных отраслей. Английская статистика различала «крупные плантации», относя к последним европейские и китайские посадки площадью свыше ста акров, и «мелкие плантации» — небольшие, принадлежащие туземцам клочки земли, часто занимавшие не более двух-трех акров.

«Крупные плантации» представляли собой мощные, построенные на капиталистической основе предприятия. Все они, за исключением китайских плантаций, являлись собственностью акционерных обществ, и работали на них наемные рабочие. «Мелкие плантации», напротив, были личной собственностью, и хозяйство на них велось самим владельцем и его семьей.

Эту систему англичане ввели и в Индии, за исключением Цейлона. Мадрас, Бомбей, Калькутта — вот те города, в которые стекались созданные миллионами темнокожих рук богатства Индостана и Декана. Губернатор Сингапура оказался прав: «мелкие плантации» стали неисчерпаемой сокровищницей Англии…

В остальных районах Юго-Восточной Азии массовое, направляемое государством разведение каучуконосов началось лишь в начале XX века: на Цейлоне — в 1901 году; на Суматре — в 1903 году; на Яве и в британской части Борнео — в 1906 году; во Французском Индокитае — в 1907 году.

Однако нигде плантации каучуконосов не получили такого развития, как в Британской Малайе, и особенно на полуострове Малакка.

27

Индиец медленно распрямляет затекшие члены. Нож, сжатый в его руке, покрыт млечным соком деревьев. Он смотрит на дом, в котором живут сахибы, на хижины надсмотрщиков, глядит на дорогу, ведущую в кампонги рабочих.

По утрам, поднимаясь из-за синеющих на востоке гор, солнце заливает своими лучами растения, и кажется, будто листья и стволы пропитаны кровью. В полдень с неба низвергается палящий зной. Засыхающая земля пьет послеобеденный дождь, превращая его в пелену вечернего тумана. По ночам душно. Потом снова наступает утро, а за ним опять раскаленный солнцем день.

Индиец вытирает потное лицо и вглядывается сквозь ряды деревьев в подернутую дымкой даль.

За плечами у него долгий, очень долгий путь!

Его родина — побережье Мадраса, о которое зимой разбиваются косые гряды волн, гонимые муссоном. Там он и жил в одной из убогих хижин, где обычно ютятся парии — бесправные, спасающиеся от голодной смерти только ловлей рыбы. Там проводил под низкой крышей из тростника месяцы летней жары, спал на голой земле, дважды в день пересекал линию прибоя на утлом тростниковом плоту и с пустыми руками сидел в своей хижине перед каменным фаллическим символом в ночи полнолуния, когда богатые крестьяне приносят в жертву Шиве коз.

Но и на чужбине он не нашел того, что искал. Терпел унижения и побои, трижды бежал, три раза пересекал на лодке южное море, отомстил белым и спас свою жену от позора и мучений. И снова возвратился в родные места.

И снова из года в год сражался на своем жалком плоту с прибоем и ветром.