Охотники за каучуком - [163]

Но зато, как бы вознаграждая за трудность плавания по Куйт-Анау, эта река предоставляла в утешение путешественникам невероятное обилие рыбы. Это был настоящий «живорыбный сад», в котором кишат сотни и тысячи суруби, жандия, тукунаре и громадных чудовищных пираруку.

Это обилие превосходнейшей рыбы являлось, конечно, весьма ценным дополнением к провиантским запасам путешественников, которым нельзя было не воспользоваться.

Хозе, опытный и страстный рыболов, горько сожалел об отсутствии приспособлений для рыбной ловли, которой можно бы было заняться теперь же. Ему иметь бы хоть простой гарпун, и он управился бы и с ним. Но увы! Даже и того у них нет.

— Гарпуна у нас действительно нет, мой бедный друг, — сказал Шарль, — но будьте спокойны, мы вскоре найдем лиану нику и опьяним реку!

— Что? Опьянить реку? — воскликнул Маркиз с комическим возмущением и недоумением. — Превратить всю эту безвредную и безобидную воду в хмельную влагу, от которой вся рыба станет мертвецки пьяна?!

— Да, и вы увидите всю эту рыбу, катающуюся в воде, как настоящие гуляки, перепившиеся по неосторожности так, что хмель ударил в голову!

— Я хотел бы видеть подобное зрелище!

— Ничего не может быть легче, мой милый Маркиз!

— Как? Неужели это правда? Такая же правда, как в книгах?

— Даже больше! Достаточно взять одно из растений, одаренных этим свойством опьянения! .. То, о котором я только что упомянул, — бобовое растение, называемое туземцами никоу или нику. Его нарезают на куски, длиною в шестьдесят сантиметров приблизительно, и затем раздавливают их между камнями, а сок, получающийся при этом, смешивают с водой в реке, которая тотчас же окрашивается в слегка беловатый цвет. Через четверть часа вы увидите, как все рыбы заволнуются, точно ошалевшие, закачаются, зашатаются, как пьяные, и, наконец, останутся неподвижными на спине. Тогда их остается только брать голыми руками.

— Это что-то невероятное!

— Если бы у меня был только гарпун или острога, — снова вздохнул Хозе, возвращаясь к своей первоначальной мысли, — я бы в десять минут изловил вам пираруку, в двадцать пять фунтов, без всякой возни со стряпней из нику.

— Мне кажется, уж не так трудно раздобыть для вас острогу, — проговорил Винкельман своим обычным, несколько глухим голосом, вероятно, глухим вследствие того, что он вообще был не очень говорлив, а когда говорил, то всегда как будто неохотно.

— В таком случае, не откажите!

— Но для этого пришлось бы пожертвовать одним из наших ружейных шомполов!

— Ну, это не беда! — сказал Шарль. — Наши четыре карабина все одного калибра, и нам вовсе не нужно четырех шомполов!

— Прекрасно! В таком случае, будьте добры пристать к берегу!

Спустя две минуты пирога пристала к берегу и причалила к какому-то кусту.

— Ну, а теперь — огня!

Пока Маркиз пошел собирать валежник, выбивать огонь и разжигать хворост, эльзасец выбрал ствол срубленного дерева, вонзил в него лезвие одного из топоров и, указав на его обух, сказал присутствующим:

— Вот вам и наковальня!

— Ну, а молот? — спросил Маркиз.

— А молотом будет обух другого топора!

За несколько минут тонкий железный прут шомпола раскалился докрасна. Тогда новоявленный кузнец положил раскаленный конец на свою наковальню и принялся мелкими, частыми ударами выковывать его, постепенно сплющивая, на подобие острия пики, затем, благодаря особой ловкости, ухитрился выделать две бородки, снова положил железо в огонь, заострил конец и, наконец, отсек верхнюю часть железного прута изготовленного им гарпуна на высоте десяти сантиметров.

— Вот вам и острога, Хозе, — сказал он, — и всего каких-нибудь десять минут работы… Хотите, я сделаю еще одну?

— Нет, благодарю, одной будет вполне достаточно! — отвечал мулат, удивленный проворством и искусной работой. — Ну, а остальное уж мое дело!

— А древко?

— Да вот один из этих бамбуков прекрасно может пригодиться для этой цели… затем несколько сажен бечевки — и все тут…

— Да, бечевки… а где у нас бечевка?

— Бечевку изготовить не трудно. Но так как у меня нет времени, чтобы свить ее из пиассабы, то я просто отрежу такую полосу от своего пояса!

— Превосходно! Вы находчивы!

— А вы-то! — воскликнул Маркиз. — Вы просто удивительны, мой друг! Где вы только научились такому искусству и такой ловкости?

— В ужасной школе, господин Маркиз, где я слишком долго пробыл, к великому моему несчастию! — ответил бедняга, страшно побледнев.

— Какая оплошность с моей стороны! — с огорчением воскликнул про себя добросердечный Маркиз, которого Шарль подтолкнул локтем, предупреждая, но, увы, слишком поздно, чтобы не напоминал несчастному о его прошлом, о долгих годах каторги и его преступлении, так давно искупленном и заглаженном.

К счастью, неожиданное происшествие вскоре прервало тягостное, неловкое молчание, последовавшее за неосторожным вопросом Маркиза, который, как человек тактичный, не стал усугублять тяжелого впечатления неуместными извинениями.

Пирога в данный момент находилась перед небольшим порогом, по ту сторону которого раскинуло свою зеркальную и ровную поверхность серебристое озеро, обрамленное с юга цепью гор.

— Эй, осторожнее, весла! — командует Шарль, когда пирога взлетает на гребень порога.