Охотники за частицами - [88]

Сколько могло длиться такое состояние, никому не известно. Не понятны и причины, которые могли вывести вещество из этого состояния. Но так или иначе, выход мог совершиться и, допустим, совершился. Нейтроны довольно быстро распались на протоны и электроны. Колоссальная энергия, запасенная в сжатом, словно пружина, веществе, освободилась и разбросала эти частицы почти со световой скоростью по пространству.

Протоны и электроны образовали менее «спрессованные», чем нейтроны, комбинации — атомы водорода. Эти атомы объединились в молекулы и даже, возможно, в целые глыбы водорода. Разлетаясь, сталкиваясь, слипаясь, разогреваясь, глыбы в конце концов образовали звезды и целые звездные миры, украшающие наше небо.

Эту гипотезу высказал советский физик Яков Борисович Зельдович. Увлекательнейшая гипотеза! Пусть не все в ней гладко. Пусть глыбы получаются по расчету слишком маленькими, чтобы можно было понять их дальнейшую судьбу. Сделан первый шаг к разгадке самой великой тайны природы!

И, может быть, мы с вами еще будем свидетелями того, как эта гипотеза — да, пока еще лишь более или менее правдоподобная гипотеза, — как она обрастет плотью точного расчета, как в ней заструится свежая кровь опытных наблюдений, как она превратится в стройную и могучую теорию происхождения сверхвеликого — Вселенной из сверхмалого — из частиц!

Заключение

Наш рассказ подходит к концу. Мы покидаем охотников за частицами в самый разгар охоты. Этой труднейшей из охот, где невидимыми пулями стреляют по невидимым целям. Где хитроумными сетями пытаются поймать неуловимое. Где тысячетонные орудия ускорителей бьют по пустоте почти невесомыми снарядами. Где фотографируют в кромешном тумане быстроногие следы самых крошечных существ, которые только создала природа.

Мы покидаем рабочие кабинеты теоретиков, где в пылу ожесточенных споров рождается истина.

Медленно, тяжело появляется она на свет.

Сорок лет отдал Эйнштейн, чтобы привести в единую стройную систему все известные виды взаимодействия. Сорок лет пытался Эйнштейн создать единую теорию всех полей и частиц. И эта попытка ему не удалась. Цель оказалась столь же гигантской, сколь недоступной — даже самый выдающийся ум современной физики не осилил ее.

В последующие годы такие попытки предпринимались и другими учеными. С каждым годом множились эти попытки. Сколько раз казалось, что цель почти достигнута. Но открытие новых частиц, обнаружение новых свойств у известных уже частиц — и высоко вознесшиеся теории падали вниз.

Совсем недавно казалось, что ближе всех к заветной цели подошла новая теория Гейзенберга. Но и эти надежды не оправдались.

При обсуждении одного из вариантов теории Гейзенберга, принадлежащего Паули, старый Нильс Бор сказал следующие знаменитые слова: «Мы все согласны с тем, что ваша теория сумасшедшая. Вопрос, который нас разделяет, заключается в том, достаточно ли она сумасшедшая, чтобы иметь вероятность быть правильной».

Как понять эти удивительные слова? Они ведь принадлежат не новичку, захлебнувшемуся в океане новых физических представлений, а одному из отцов современной физики!

А понять надо так. Любое действительно революционное физическое — и не только физическое — представление всегда в первое время попахивает сумасшедшинкой. Всегда находятся люди, которые ставят под сомнение, нормален ли психически его автор.

Настолько резко и бесповоротно порывает новое представление с остальными, складывавшимися веками и десятилетиями.

Такими революционными представлениями были идеи Ломоносова о существовании молекул, идеи Эйнштейна о зависимости пространства и времени от движения тел. Такими же «сумасшедшими» казались глубочайшие идеи де-Бройля о волнах материи, идеи Гейзенберга о виртуальных процессах.

Все это были шаги на пути к великой цели — единой теории вещества и поля. И следующие — нет, никогда не последние! — шаги должны быть не менее революционными, не менее «сумасшедшими».

Только так добывается великая истина. Та самая истина, за обладание которой шли на неслыханные жертвы лучшие представители рода человеческого. Когда-то их сжигали на кострах под рев озверевшей толпы. Потом душили ледяным презрением, равнодушным непониманием.

Что им было от этой истины? Тепло? Сытно? Мягко? Нет, ни того, ни другого, ни третьего. С таким трудом добытая истина нередко тут же, как нежная раковина, захлопывала свои створки.

Случалось, обманчивая истина прахом рассыпалась в руках. Глухие тупики в конце ложных дорог подводили итог неудачно прожитым жизням.

И все же эти люди шли вперед. С каждым веком, с каждым десятилетием их становилось все больше. Их влекло вперед такое на вид хрупкое и такое в существе своем необоримое чувство. Самое лучшее из всех человеческих чувств — любознательность.

Вековечна схватка природы с ее же порождением — человеком. Маленькими кусочками и большими глыбами, сотнями лет и в считанные дни человечество рушит преграды, поставленные природой на пути к его беспредельному могуществу, на пути ко все большей его независимости от природы. И передовым отрядом, штурмующим эти преграды, являются ученые.