Охотники на снегу - [4]

После полугода мытарств Алик наладился халтурить на свадьбах и прочих празднествах на пару с Володей, Валера не заметил, откуда тот появился у Алика. Володя, как тамада, гонит народу всякую пургу, развлекает, Алик музычку заводит, с детства ею увлекался, вечно торчал в школьном радиоузле. Пытался к своему джазу приохотить, да не пошла Валере интеллигентская музыка.

Сегодня в кафе, где обычно Алик с Володей работают, кто-то из обслуги юбилей справляет, вечерушка для своих. После закрытия наверняка к Володьке завалятся: рядом живет, там продолжат. Валера собирался встретиться со своей нынешней пассией у станции метро и успеть хотя бы к середине банкета, но подруга подвела, не явилась. Валера прождал полчаса, еще сильнее замерз, хотя казалось, что больше некуда. Ладно, разберется с подругой, мало той не покажется. Обидно однако: Алик наверняка будет с Викой, кто бы мог подумать, что у примерного семьянина Алика появится любовница.

Пока Валера ехал в метро, с трудом перенося бесцветный потусторонний свет, давку в вагоне, начавшуюся со станции «Электросила», голодное бурчание в животе, нашествие пенсионеров с тележками на «Сенной», не ленившихся ехать через весь город в час пик, чтобы сэкономить пару рублей при покупке вонючего маргарина или банки «тушенки» с соевыми добавками, он накалился до предела и чуть не пропустил остановку, ту самую «Сенную». Пришлось продираться сквозь тележки с пенсионерами, уже ломанувшимися в вагон. Эскалатор втянул Валеру и вытолкнул на мороз, метро напоследок жарко плюнуло в спину сдавленным воздухом.

За полчаса северная ночь успела развалиться на крышах домов и ларьков, беспорядочно обступивших Сенную, но темная площадь продолжала суетиться точно так же, как суетилась последние два с лишком века — с краткими перерывами на реконструкцию.

Гений местности, поселившись однажды, не уйдет никогда. Его не выкурить новыми постройками, не напугать новыми эпохами. Если гений Сенной площади решил, что ему годится торговля «с земли» — с телег ли, с рук, — если приветил воров, нищих и слепых чистильщиков обуви со дня основания, реконструкция ему нипочем. Пусть телеги и возы заменят хлипкие ларьки. Их тоже уберут, поставят что-то иное, неизменно временное. Пусть меняется домината площади: от скромной деревянной церкви Сретения Господня до огромного и воздушного пятиглавого «Спаса-на-Сенной», выстроенного на деньги купца-миллионщика Саввы Яковлева и взорванного уже в самое что ни на есть советское время, в разгар «оттепели», в 1961 году ради станции метро. Невеликая станция метро с дурным нравом (ее козырек рухнет и задавит людей, но это позже) не сгодится в диктаторы, и доминантой на долгие года станет грандиозный долгострой — сооружение нового вестибюля метро. Что доминанта! Что краны и экскаваторы долгостроя! Они не изменят характера места. Место — на земле, а не ввысь. Место помнит холерный бунт, помнит, как «там били женщину кнутом», и одобряет — так, так. Рушится храм, залежи голубиного помета с колокольни растаскивают на продажу садоводам, рушится козырек станции метро — кровожадный гений, вспоенный на худосочных ужасах соседки, Вяземской лавры, на ночлежках, на «достоевщине», — одобряет. Все временно, кроме характера площади.

Валера отметил, что книжные лотки еще работают, наверняка у здешних мужиков оборот приличный, не то, что на улице Типанова; подходить к лоткам не стал, обошел здание бывшего автовокзала и чуть ли не бегом направился к цели, представляя, как Алик пьет дорогую водку, закусывая селедочкой, и поглаживает Викусю по коленке.

В небольшой зал на восемь столиков Валера влетел гудящий гневом, как рассерженный длиннозадый шершень. Общее веселье разворачивалось согласно выпитому, в культурной программе народ больше не нуждался, развлекал себя сам и требовал у Алика заводить побольше «медляков». Алик с Викой и Володей сидели за крайним столиком, рядом микшерный пульт, усилитель, один из динамиков и прочая переносная аппаратура, называемая Аликом «выездной сессией». Опустить руку, засунуть очередной диск — и вся работа.

Алик

Алик занимался тем, что излечивал — на время — эмоциональную немоту своих пациентов, традиционно именуемых клиентами или заказчиками. На время, пока работала «выездная сессия», пациенты обретали второй язык, не тот, на котором просили соседа по столу передать вон ту красную рыбку или поощряли развеселые кудряшки «барышни», сидящей напротив, а другой, сакральный, помогающий выражать то, что они чувствуют в данный момент.

Немудрящие слова под доходчивую музыку имели чудодейственное, более высокое, чем может показаться на первый взгляд, значение для разгоряченных или расслабленных алкоголем мозгов, слишком занятых решением утомительных проблем в обычное время. Под звяканье казенных бокалов, под бряцанье вилок и непривычных ножей, под шарканье выходных ботинок пятидесятилетний, измученный бытом и претензиями жены, инженер загибающегося проектного института осмысливал рефрен: «Не сыпь мне соль на рану». Он вздрагивал от озарения. Он стремглав понимал: жизнь прошла не зря! Вспоминал, что была, была настоящая любовь! С той самой соседкой, что сейчас сидит напротив, а когда-то жила этажом ниже. И они все успевали за короткое время! Он прибегал-убегал из своей квартиры, где с легким раздражением ждала жена, для заблаговременно непредвиденной починки соседкиного утюга или подключения антенны к новому телевизору. Никаких подозрений не возникало, никаких сцен, кроме: