Охотницы - [32]

Не в силах смотреть ему в глаза, я отвожу взгляд.

— Я никогда не хотела, чтобы ты увидел меня такой.

— Какой такой?

— В этом проклятом платье. Высокородная дочь маркиза. Я, наверное, выгляжу так, словно никогда в жизни не держала оружия.

Мне не следует говорить ему об этом. Сейчас я уязвимее, чем когда-либо.

Я — то дикое создание. Он видел меня такой прошлой ночью, когда я дралась, убивала и выживала. Платья скрывают мою уязвимость. Они маскируют варварское создание, которое живет внутри меня и расцветает в гневе. Я волк в овечьей шкуре.

Его ответ удивляет меня.

— Пустяки, Кэм. Это ничего не меняет. Думаешь, эта одежда помешает мне использовать меч? Это не помеха.

Я смеюсь.

— Попробуй драться в корсете и с ворохом юбок.

— Туше.

Я изучаю его великолепную дорогую одежду. Я узнаю´ качество ткани, просто взглянув на него.

— Где ты нашел ее?

— Хозяин магазина отдал ее мне, — говорит он.

— Под влиянием сил фейри, я полагаю?

— Sìthichean.

— Фейри.

Киаран ухмыляется.

— Мне нужна была одежда. У него она была. Я попросил отдать мне вещи — вежливо! — и он перекроил их для меня. Теперь она мне подходит. Нам обязательно обсуждать моральность этого случая?

Моральность… Переволновавшись о том, что он увидел меня такой, я совершенно забыла о настоящей причине его желания поговорить со мной и снова похолодела. Миг нашего веселья истек.

— Айе, МакКей, — медленно говорю я. — Давай поговорим о моральности. Насколько было морально не рассказать мне о печати, которая, если сломается, освободит фейри, способных убить тысячи человек?

По крайней мере Киаран из вежливости делает вид, что ему неловко, о чем можно судить по его взгляду.

— Когда-нибудь я отрежу этому пикси язык, — ворчит он.

— Зато он честен со мной.

Я осматриваюсь. Здесь никого нет, только мы с Киараном стоим в центре круга деревьев. Хорошо. Я отпускаю его руку и надеваю перчатку.

— Разрушение печати неизбежно, — говорит Киаран, пряча руки в карманах. — Это произойдет во время лунного затмения в день зимнего солнцестояния. Через шесть дней.

— Шесть дней… — шепчу я, с трудом произнося слова.

Мое тело холодеет, у меня перехватывает дыхание. Это слишком скоро. Если фейри сумеют сбежать, как можно спасти город? Человеческая армия не сможет победить их. Даже несколько сбежавших красных колпаков могут вызвать невыразимый хаос. Если это случится, я не смогу противостоять им, только не в одиночку. Я не смогу спасти всех.

— Мы должны найти печать до того, как это произойдет, — говорю я. — Как-то восстановить ее.

Он качает головой.

— Печать можно восстановить только во время затмения. К тому времени все sìthichean сбегут.

— Должно быть что-то, что мы можем сделать, — отвечаю я.

— Есть только один шанс.

Киаран говорит так тихо, что я едва слышу его за шумом ветра. Вокруг нас трещат деревья, и старые, мертвые листья падают на траву.

— Ты должна быть там, чтобы восстановить ее, — говорит он. — Только ты сможешь это сделать.

Глава 13

Наверняка я неправильно расслышала.

— Прости, что?

Киаран подходит ближе и вынимает руки из карманов, чтобы провести своими пальцами по моим. Сквозь перчатку его сила ощущается как покалывание, теплое и мягкое. Это был бы успокаивающий жест, не исходи он от него. Киаран не поддерживает. Никогда не поддерживал.

— Прошлой ночью ты задала мне вопрос, помнишь?

— Что такое Соколиная Охотница? — шепчу я.

Быть может, мне не стоит видеть, куда ведет этот путь. Возможно, лучше воспринимать это как обычные слова, не знать правды, что за ними скрывается. Позволить себе притвориться, что Соколиная Охотница — это то, о чем говорил Деррик, что он не говорил полуправды.

Нет, я не могу так. Отец может думать, что я играю со своими изобретениями и пренебрегаю своими обязанностями, но он ошибается. Это мои обязанности, мое бремя. Я не буду убегать от этого. Не буду.

Киаран приподнимает мой подбородок.

— Кэм, ты Соколиная Охотница, — говорит он.

— Но что это значит?

Он качает головой.

— Расскажи мне, что ты чувствуешь, и я расскажу тебе, что это значит.

Киаран придвигается ближе. Его ладонь прижата к моей, она достаточно теплая, чтобы я ощущала это сквозь перчатку. Кончиками пальцев он гладит меня по щеке, и следы его силы скользят по моей коже, скатываясь вниз, словно капли теплой воды. Вкус его силы изысканный. Словно шелковые цветочные лепестки, которые освежают и скользят по языку.

Мое дыхание сбивается, и я тянусь к теплу его прикосновения.

— Расскажи мне.

— Я… Я не…

— Ты чувствуешь, — говорит он. — Ты чувствуешь силу.

— Айе, — вздыхаю я.

— И ты чувствуешь sìthichean с тех пор, как увидела первого из них, не так ли?

Первая фейри.

Первая первая первая…

Я отшатываюсь от его прикосновений, поскользнувшись на мокрой траве. Холодная вода пропитывает мои носки.

«Я не буду вспоминать. Я не буду вспоминать!»

Но я не могу остановить воспоминания, которые собираются и рвутся изнутри.

Кровь… Кровь покрывает мое белое платье, делает кожу липкой и скользкой от пальцев рук до самых локтей. Мама лежит навзничь в густом озере крови на мостовой. Я крещена этой кровью, создана ею, заново рождена. Мой желудок сводит от сильного, болезненного привкуса железа.