Охотничий азарт вместо богословия - [6]

Сербский богослов Иустин Попович так поясняет отличие православного учения об изначальной греховной поврежденности человеческой природы от западного учения о “первородном грехе”: “В Адамовом грехе надо различать два момента: прежде всего преступление как таковое, акт нарушения Божьей заповеди, нарушение как таковое (parЈbasij), ошибку как таковую (parЈptwma), непослушание как таковое (parako”); и, с другой стороны, — состояние уже совершенного греха (Ўmartia). Потомки Адама, в строгом смысле слова, не принимали личного, непосредственного, сознательного и вольного участия в Адамовом преступлении (то есть в parЈbasij, parЈptwma, parako”). Но поскольку они берут свой исток от падшего Адама, от греховной природы, они наследуют греховное природное состояние, в котором живет грех (Ўmartia) как деятельное начало, которое понуждает личность каждого из нас совершить грех подобно Адаму, почему и подвергаются тому же наказанию, что и Адам”26.

Это и есть та позиция, в которой я вижу точное изложение православного предания. Сравним ее с позицией западного христианства. С католическо — протестантской точки зрения, наши прародители “передали всем своим потомкам вмененную вину за грех, смерть во грехе и свою порочную природу”27. Отец Петр, похоже, всецело согласен с этой формулой, ибо пишет о “действительности вменения первородного греха нам, потомкам Адамовым”. Однако для православного богословия нет необходимости соглашаться с первым из тех “наследий”, которые упоминаются в протестантской формуле веры. У отцов встречается прямое отрицание того, что потомком передана “вмененная вина за грех”. Например, преподобный Марк Подвижник говорит: “Мы наследовали по преемству не преступление, но смерть: ибо нельзя было нам, происшедшим от мертвых, быть живыми”28. Напомню, кстати, что эти слова преподобного Марка я цитировал в “Сатанизме для интеллигенции” в том же абзаце, где была цитата из философа С. Франка, упомянутая священником Петром29. Это значит, что он знал и о словах преподобного Марка, и о том, что я с ними согласен, — но тем не менее, обвинил меня в отрицании поврежденности человеческой природы.

Ну как я мог бы отрицать поврежденность нашей природы и необходимость крещения детей — если в моей книге “Протестантам о православии” целая глава посвящена вопросу детокрещения? Каждую неделю в разных городах страны я вступаю в полемику с протестантами о необходимости крестить детей ради их исцеления от праотеческого недуга, — а священник Петр гремит в мой адрес анафемой Карфагенского собора, сказанной по поводу тех, кто отрицал необходимость крещения детей… Напомню, кстати, что пелагианство, осужденное карфагенскими соборами, отвергало детокрещение, поскольку верило, что младенцы рождаются в том состоянии, в каком Адам был до грехопадения.

Священник Петр не цитирует то каноническое правило, о котором говорит. Он заявляет, будто “отвергая первородный грех, действительность его вменения нам, потомкам Адамовым, Кураев находится под анафемой Карфагенского Собора. Своим 124–м правилом Карфагенский Собор предал анафеме всех таковых мудрецов, отрицающих действительность первородного греха как вины пред Богом”.

Упомянутое (и лишь упомянутое о. Петром, но не процитированное) 124-е правило этого Собора гласит: “Кто отвергает нужду крещения малых и новорожденных… или говорит, что… они… от прародительского греха не заимствуют ничего, что надлежало бы омыти банею пакибытия… тот да будет анафема”30. Необходимость детского крещения я всегда отстаиваю. О том, что от прародительского греха мы наследуем смертность (ее не было в Адаме до падения — см. 123-е правило Карфагенского собора) и извращенность нашей природы, — тоже говорю постоянно, и потому никак нельзя меня отнести к тем, кто утверждает, будто потомки “от прародительского греха не заимствуют ничего”. Представление же о том, что Бог вменяет нам грех Адама как наш собственный грех, во-первых, присутствует только в пересказе о. Петра, но отсутствует в тексте Карфагенского Собора. Во-вторых, это представление прямо оспаривалось многими отцами. В-третьих, и сама Карфагенская Церковь ясно говорит, что именно связывает нас с проступком Адама: в Определении Карфагенского собора 252 г. предписано: “Не возбранять крещения младенцу, который, едва родившись, ни в чем не согрешил, кроме того, что, происшедши от плоти Адама, восприял заразу древней смерти чрез самое рождение”31. И опять мы видим, что не ответственность за грех, а последовавшую за ним смертность воспринимают потомки от праотца…

Так где же повод для анафемы?

Замечу еще и то, что в подтверждение своей позиции я привел слова святого — слова преподобного Марка Подвижника. Но священник Петр упорно не замечает этого. И попрежнему настаивает на том, что “диакон Кураев не признает виновности пред Богом потомков Адамовых за грех праотца, т. е. не признает православного учения о первородном грехе”. Вот только еще грозит мне адом: “зазор между учением Церкви и “керигмой” Кураева слишком велик; настолько велик, что без труда поглотит на дно адово не только философствующего диакона, но и всех его последователей”. Так что, — может, священник Петр созерцает в аду и преподобного Марка Подвижника?