Охотничьи рассказы - [22]

Хилари Пирс вскочил и вцепился ему в руку.

— Нашли! — закричал он.— Дождались! Сюда, сюда!.. Прошу вас, умоляю, пересядьте в кресло!..

— В кресло? — удивился миллионер.— Не знаю, за что мне такая честь. Ну что ж, если вы просите...

Трудно сказать, что Пирс просил. Он тащил гостя к трону, пустовавшему много лет, издавая странные крики:

— Вы!.. Вы один!.. Honoris causa!.. Нашли короля!.. Сумасшедший дом!..

Тут вмешался полковник и навел порядок. Мистер Енох Оутс благополучно отбыл, но мистер Хилари Пирс никак не мог успокоиться.

— Вот вам и фон! — причитал он горестно.— А мы еще думали, что вы не в себе! Господи помилуй! Да перед ним мы просто звери полевые! Современный бизнес безумней всего, что ни выдумай!

— Ну,— благодушно возразил Крейн,— мы и сами, бывало...

— Куда нам! — закричал Пирс.— Мы знали, что делаем глупости! А этот дивный человек совершенно серьезен. Он думает, что так и надо. Нет, далеко нам до безумия, которого достиг современный бизнесмен!

— Может, они такие в Америке,— предположил Уайт.— Юмора нет...

— Чепуха! — резко сказал Крейн.— У американцев юмор не хуже нашего.

— Как же нам повезло,— благоговейно проговорил Пирс,— что в нашу жизнь вошло это богоподобное создание!..

— Вошло и вышло,— вздохнул Гуд.— Придется Крейну служить фоном...

Полковник о чем-то думал, а при этих словах нахмурился. Потом он вынул изо рта сигару и отрывисто спросил:

— А вы не забыли, как я им стал?

— Давно это было,— откликнулся Гуд.— Хилари еще ходил в длинном платьице...

— Я сказал вам тогда,— напомнил Крейн,— что узнал в своих странствиях важную вещь. Вы думаете, я — старый тори, но я ведь и старый путешественник... Я предан традициям, потому что много видел. Когда я приехал домой, я сказал, что вернулся к своему племени. И еще я сказал, что лучшие люди — те, кто племени верен. Те, кто носит в носу кольцо.

— Помню,— промолвил Гуд.

— Нет, ты забыл,— почти сердито возразил Крейн.— Ты это забыл, когда смеялся над Енохом Оутсом. Я, слава Богу, политикой не занимаюсь, и не мое дело, кинете ли вы в него бомбу за то, что он миллионер. Кстати, деньги он почитает меньше, чем Нормантауэрс, тот не стал бы говорить о них всуе. Но вы не бросаете бомбу в богача. Вы издеваетесь над американцем. Вам смешно, что он — хороший член племени, что у него в носу кольцо.

— Американцы... они... вообще-то,— вставил Ричард Уайт.— Знаешь, ку-клукс-клан...

— А у тебя что, нет кольца? — закричал, не слыша его, полковник, и так громко, что священнослужитель машинально пощупал нос.— Над тобой бы не смеялись? Да чем англичанин лучше, тем он смешней... и очень хорошо.

Полковник не говорил так пылко с тех пор, как вернулся из тропиков, и те, кто знал его тогда, смотрели на него с любопытством. Даже самые старые его друзья не понимали, как свято он чтит законы гостеприимства.

— Так и бедный Оутс,— продолжал Крейн.— Его странности, его мнения, его грубость и нелепость оскорбляют вас... а меня — еще больше, чем вас. Но вы, мятежники, думаете, что у вас — особенно широкие взгляды, тогда как взгляды у вас узкие, просто вы этого не знаете. Мы, консерваторы, хотя бы знаем, что наши вкусы — это вкусы. И еще мы знаем — во всяком случае, я знаю,— что такой вот Оутс гораздо лучший друг, лучший муж, лучший отец, чем нью-йоркский сноб, играющий в Лондоне лорда, а во Флоренции — эстета.

— Не говорите «муж»! — взмолился Пирс.— Как вспомню эту рекламу... «Ждет у очага»... Неужели вам это нравится?

— Мне дурно от этого,—сказал полковник.— Я бы скорее умер. Но что с того? Я — другого племени.

— Нет, не понимаю,— заговорил Гуд.— Невозможно вынести эту вульгарную, пошлую, ханжескую болтовню. Это же неприлично! Куда смотрит полиция?

— Ты неправ,— сказал полковник.— Это неприлично, и вульгарно, и пошло, если хочешь, но лицемерия здесь нет. Он говорил искренне. Не веришь — спроси его об его собственной жене. Он не обидится, то-то и странно. Он скажет то же самое.

— К чему вы клоните? — спросил Пирс.

— К тому,— отвечал Крейн,— что вам надо попросить у него прощения.

Так в действе об Енохе Оутсе, кроме пролога, появился эпилог, послуживший, в свою очередь, прологом следующих действ. Новая цепь событий началась в те минуты, когда полковник вынул изо рта сигару, ибо слова его тронули сердце капитана, а слова капитана тронули сердце богача.

Несмотря на всю свою драчливость Хилари Пирс был очень добр и ни за что на свете не обидел бы нарочно безобидного человека; кроме того, он глубоко, почти тайно, почитал Крейна. По этим причинам он вошел наутро в высокие золоченые двери роскошнейшего отеля, постоял минутку, а затем сообщил свое имя каким-то людям в золоте, важным, как немецкие генералы. Ему стало легче, когда американец спустился, чтобы его встретить, и протянул ему большую руку так сердечно, словно между ними никогда не бывало недоразумений. По-видимому, вчерашние безумства, как и средневековый свинарник, казались миллионеру обычными для нашей феодальной страны, а Сумасшедший Дом — одним из ее бесчисленных клубов. Быть может, Крейн был прав, предполагая, что для каждого народа все другие народы — сумасшедшие.