Охота за призраком - [103]

— Что произошло? Ты можешь мне объяснить? Почему ты в краске? Вы что там с друзьями от слушания радио перекинулись на живопись от безделья?

— Я один, отец… Один, не пытай меня про сообщников… Их нет… Я один всё сделал…

— Что ты ещё натворил?

— Я сделал то, что должен был сделать только я сам… — отрешённым, безразличным голосом произнёс сын, шатаясь.

— О, чёрт возьми! — схватился Шальнов за голову. — Говори же!

Сын, похоже, уже плохо соображал, стремительно погружаясь в забытьё от домашнего тепла.

— Говори! — Шальнов в предчувствии пугающей неведомой беды вскочил на ноги, схватил сына за отвороты пиджака, начал трясти, приводя в сознание.

— Завтра утром весь город поймёт, кто виноват во всём… Завтра все увидят…

— Что ты мелешь? О чём ты?

— Фашиствующие коммунисты терзают страну, а ты их покрываешь… Но завтра все поймут…

— Откуда на тебе краска? Ты что делал?

— Этой краской исписан весь город! Завтра утром ты увидишь всё сам…

— Что ты сделал? Не молчи!

— Красные фашисты не должны существовать! Не имеют права нас дурачить!

— Бред какой-то… — тряс сына Шальнов. — Ты своими лозунгами расписал весь город?

Ужасная догадка наконец дошла до его сознания.

— Ты что, воззвания свои на стенах написал? Говори, идиот! Что ты молчишь, мерзавец?

— Да, отец, я это сделал… На нашем Кремле… Пусть все видят…

— Безумец! Что ты натворил? — Шальнов с силой отшвырнул сына от себя.

Тот, опрокидывая стол, стулья, всё, что препятствовало его полёту к стенке, влепился в каменную недвижимую преграду и грохнулся на пол. Тело расползлось, размазалось, застыло, больше не двигаясь. Алая струйка крови выползала из-под головы, заструилась на пол, нашла углубление, образовала лужицу, которая сразу почернела.

Шальнов всё ещё стоял, не двигаясь, тупо смотрел пред собой. Разум покидал его. Потом он зачем-то сплюнул. Плевок не получился. Слюна тягуче потянулась изо рта, раскачиваясь, словно пыталась вернуться назад. Он размашисто утёр её ладонью. Потом долго изучал свои огромные ладони, зачем-то сложил в один огромный кулак и хрустнул пальцами. Сухой треск нарушил мёртвую тишину квартиры. Он вышел на балкон, опустил голову вниз к чернеющему асфальту. Разламывалась от боли голова. Он рванулся к холодильнику. Водки не было.

Когда он возвратился к сыну и наклонился над ним, тела уже коснулся холод смерти. Но Шальнов вряд ли осознал всё то, что произошло. Всё, что делалось им потом, происходило помимо его осознания.

Он, словно сомнамбула с чужим разумом внутри, засуетился возле трупа: рычал, стонал с ножом в руках, по пояс в крови, гремел молотком, сколачивая ящики, затем таскал их к берегу Волги и там грузил в лодку; куда-то плыл, заведя мотор. По пути выбрасывал ящики, короба… Гнал лодку… Дальше, дальше, прочь от проклятого города… Пришёл в себя или очнулся, когда в лодке остался один-единственный заветный ящик.

«Я не отдам всего сына реке», — безумный мозг лихорадила одна-единственная мысль.

Шальнов направил лодку к высокому обрывистому берегу с берёзками на возвышении. Он приметил это место в просыпающемся от тумана рассвете. Вот здесь и упокоится навеки его Антошка, а он будет его навещать…

Финита ля комедь [29]

Кто не без греха?

Как чесались руки уговорить прокурора области отдать в управление дело на этого негодяя-антисоветчика! Он уже было договорился о встрече с Игорушкиным и день назначили, но случай уберёг.

Вот, позвольте посмотреть, сам отщепенец просит, чтобы уголовное расследование проводилось у них, в Комитете госбезопасности, а не в областной прокуратурой. Спасли всё же выдержка и мудрость, не придётся ему в ножки прокурору кланяться.

Так рассуждал про себя начальник управления Комитета госбезопасности Марасёв, накручивая в нетерпении диск телефона, набирая номер начальника следственного отдела областной прокуратуры Колосухина. Но телефон вот уже длительное время отвечал короткими гудками. Колосухин с кем-то непростительно долго разговаривал, и это бесило. По внутреннему аппарату связи Марасёв набрал майора Серкова:

— Валентин Степанович, зайдите ко мне и захвати письмо…

— Бушуева?

— Антисоветчика этого.

— Есть!

Не прошло и пяти минут, а стройный красавец, щёлкнув каблуками, вытянулся перед столом.

— Что он там пишет-то? — кивнув майору на стул возле приставного столика, спросил Марасёв. — Напомни, я в следственный отдел облпрокуратуры звоню.

— Вот послушайте, товарищ генерал, — Серков развернул перед собой несколько помятых листков в клетку, исписанных мелким неразборчивым почерком.

Он попытался прочитать, но никак не мог справиться с замысловатыми буквами и, очевидно, с ещё более непонятными словами. Так и не разобрав ничего, кроме отдельных бессвязных фраз, Серков поднял голову на начальника и выпалил:

— В общем, жалуется на прокурорских работников. Считает, что они закон нарушают. Полагает, что дело мы должны расследовать, а не они. Просит передать дело в Комитет госбезопасности по подследственности.

— Но у нас же это?.. Измена Родине, шпионаж, теракты? Смертная казнь за это предусмотрена… Он не больной?

— Здоров, товарищ генерал.

— А что это он?

— Встретиться необходимо с ним, товарищ генерал. Поговорить. Понаблюдать. Вам бы, как я докладывал, пока попросить у Игорушкина разрешение на беседу с арестованным. Чтобы в жалобе его разобраться. А там видно будет.