Охота за «Красным Октябрём» - [9]

В кормовом камбузе старшина замер на месте, прижав к себе тёплый каравай хлеба и удивлённо глядя на динамик, прикреплённый к переборке. Странно. Разве такими должны были быть у них предписания? Может быть, их изменили в последнюю минуту? Мичман нарушил ход его мыслей и приказал вернуться к работе, довольно улыбаясь и посмеиваясь от мысли о недельном увольнении на берег после прибытия на Кубу. Он был немало наслышан о страстных кубинках, и теперь радовался возможности проверить, так ли это на самом деле.

Рамиус задержался в центральном посту.

— Интересно, есть ли здесь американские лодки? — задумчиво произнёс он.

— Действительно, товарищ командир, было бы неплохо выяснить это, — согласился капитан второго ранга Бородин, стоявший на вахте. — Включить гусеницу?

— Действуйте.

— Стоп машина, — приказал Бородин.

— Стоп машина, — отрепетовал старшина-рулевой и передвинул ручку машинного телеграфа в положение «стоп». Тут же стрелка телеграфа, управляемая из машинного отделения, передвинулась в такое же положение — приказ получен и выполнен. Глухой рёв турбин стих.

Бородин снял телефонную трубку и нажал на кнопку, соединяющую центральный пост с машинным отделением.

— Товарищ старший механик, приготовьтесь включить гусеницу.

Это не было официальным названием новой движительной системы. У неё вообще не было названия, всего лишь номер проекта. Прозвище «гусеница» дал ей молодой инженер, принимавший участие в её разработке. Ни Рамиус, ни Бородин не знали почему, но, как это нередко бывает в подобных случаях, название прижилось.

— Установка готова к пуску, — через несколько секунд доложил стармех.

— Открыть люки на корме и на носу, — скомандовал Бородин. Вахтенный мичман протянул руку к щиту управления и поочерёдно щёлкнул четырьмя переключателями. Сигнальные лампочки над каждым сменили красный свет на зелёный.

— Люки открыты, товарищ капитан, — доложил он.

— Включить гусеницу. Постепенно увеличить скорость до тринадцати узлов.

— Слушаюсь, постепенно увеличить скорость до тринадцати узлов, — отрепетовал старший механик.

Внутри корпуса подлодки, где на короткое время воцарилась тишина, возник новый звук. Рёв двигателей был теперь тоном ниже и разительно отличался от обычного. Шумы, доносящиеся из реакторного отсека — главным образом от циркуляционных насосов, прогоняющих воду через систему охлаждения, — стали почти неслышными. Гусенице для работы не требовалось большой мощности. На боевом посту мичмана стрелка указателя скорости, опустившаяся до пяти узлов, поползла вверх. В носовом кубрике, втиснутом перед ракетным отсеком, несколько спящих матросов зашевелились на своих койках, потревоженные прерывистым рёвом и жужжанием электромоторов, находившихся всего в нескольких метрах, за прочным корпусом. Но матросов так вымотал этот первый день плавания, что они тут же снова заснули, не теряя ни единой драгоценной минуты отдыха.

— Гусеница работает нормально, товарищ командир, — доложил Бородин.

— Отлично. Рулевой, курс двести шестьдесят градусов, — приказал Рамиус.

— Слушаюсь, курс двести шестьдесят. — Рулевой повернул штурвал влево.

Ударная подлодка «Бремертон»

В тридцати милях к северо-востоку от «Красного Октября» американская подлодка «Бремертон» только что всплыла из-под паковых льдов и шла курсом два-два-пять. «Бремертон», ударная подводная лодка типа 688, занималась сбором электронной информации в Карском море, но получила приказ направиться на запад, к побережью Кольского полуострова. Предполагалось, что русский ракетоносец не выйдет в море ещё неделю, и шкипер «Бремертона» испытывал раздражение из-за очередной путаницы в разведданных. Если бы «Красный Октябрь» вышел в море в соответствии с расписанием, «Бремертон» ждал бы его у выхода из Кольского залива и сразу же сел бы ему на хвост. Правда, американские гидроакустики несколько минут назад все равно сумели засечь советский ракетоносец, хотя «Бремертон» и шёл со скоростью четырнадцать узлов.

— Мостик, вызывает гидропост.

Капитан третьего ранга Уилсон поднял трубку.

— Мостик слушает.

— Мы потеряли контакт, сэр. Пару минут назад его гребные винты остановились и смолкли. Мы слышим шумы с востока, но подводный ракетоносец исчез.

— Понятно. Возможно, он перешёл в режим медленного дрейфа. Будем красться следом. Оставайтесь настороже, старшина. — Капитан Уилсон прошёл к прокладочному столику, размышляя над происшедшим. Два офицера из группы слежения и управления огнём только что установили пеленг на контакт и теперь смотрели на командира, ожидая, что он скажет.

— На их месте я опустился бы к самому дну и начал медленно кружить вот здесь. — Уилсон обвёл карандашом место, где только что находился «Красный Октябрь». — Давайте подкрадёмся к нему. Сбавим скорость до пяти узлов и постараемся снова восстановить контакт, ориентируясь на шум его реактора. — Уилсон повернулся к вахтенному офицеру. — Сбавить скорость до пяти узлов, — приказал он.

— Слушаюсь, шкипер.

Североморск, СССР

В здании Главного почтамта Североморска сортировщик почты недовольно посмотрел на водителя грузовика, который швырнул ему на стол большой брезентовый мешок и ушёл. Шофёр опоздал с доставкой почты, впрочем, не то чтобы действительно опоздал — этот идиот за пять лет ещё ни разу не приехал вовремя, подумал служащий. Была суббота, и сортировщик не испытывал ни малейшего желания работать. Сорокачасовую рабочую неделю ввели в Советском Союзе всего несколько лет назад, но, к сожалению, эти перемены не затронули такие жизненно важные сферы обслуживания, как почта. Вот и приходится по-прежнему вкалывать шесть дней в неделю вместо пяти, а платят гроши. Позор, думал он, и даже часто высказывался по этому поводу дома, сидя с приятелями за картами, а особенно под водку с огурчиком.